Оракул с Уолл-стрит 5
Шрифт:
Зазвонил телефон, аппарат в позолоченном корпусе, один из немногих предметов роскоши, которые я позволил себе в кабинете.
— Мистер Стерлинг, — голос мисс Говард звучал устало, она, очевидно, провела бессонную ночь, обрабатывая звонки, — мистер Вандербильт просит принять его в десять утра. Говорит, что это крайне срочно.
— Конечно. Кто еще звонил?
— Мистер Роквуд-младший снова выражает благодарность за рекомендации по переводу активов в наличность. Семья Кромвелей также благодарит. А вот мистер Хендерсон из Chicago Steel… —
— Что с Хендерсоном?
— Его секретарша сообщила, что он находится в больнице с сердечным приступом.
Я закрыл глаза, ощущая тяжесть в груди. Хендерсон был одним из тех, кто проигнорировал мои предупреждения, назвав их «паникерскими настроениями». Теперь состояние в двенадцать миллионов долларов превратилось в менее чем миллион.
В половине десятого подъехал роскошный Rolls-Royce Phantom I Вандербильта. Автомобиль цвета слоновой кости с хромированными деталями выделялся даже на фоне дорогих машин, регулярно останавливающихся у моего особняка.
Уильям Вандербильт Третий выглядел бледным и встревоженным, но держался с достоинством потомственного аристократа. Его обычно безупречный костюм был слегка помят, а платиновые запонки тускло поблескивали в рассеянном свете дождливого утра.
— Уильям, — он пожал мне руку, — должен признаться, без ваших рекомендаций я потерял бы все. Перевод семидесяти процентов активов в наличность и золото спас семейное состояние.
Мы прошли в гостиную, где горел камин. Дворецкий принес серебряный поднос с кофе в фарфоровых чашках и свежими круассанами.
— Какова ситуация с остальными тридцатью процентами? — спросил я, наливая кофе в тонкие чашки с позолоченной каймой.
— Потери составили около восьми миллионов долларов, — Вандербильт отпил кофе, его рука слегка дрожала. — Болезненно, но не критично. Общий капитал семьи сократился всего на двенадцать процентов.
В моем кабинете на стене висела карта Соединенных Штатов с разноцветными булавками, отмечавшими расположение активов. Красные обозначали промышленные предприятия, синие — банки, зеленые — сельскохозяйственные земли. За последние два дня многие из этих булавок стали символизировать обесцененные или разорившиеся предприятия.
— Уильям, — Вандербильт поставил чашку на столик из красного дерева, — я приехал не только поблагодарить. Хочу обсудить будущее. Что нас ждет дальше?
Я встал и подошел к окну, за которым виднелись серые крыши Манхэттена под дождем. На улицах толпились люди, многие из них вчера еще считались состоятельными, а сегодня не знали, как прокормить семьи.
— Это только начало, мистер Вандербильт. Банковские крахи продолжатся. Безработица достигнет двадцати пяти процентов. Впереди три-четыре года тяжелейшей депрессии.
— А что можно сделать?
Именно этот вопрос мучил меня всю ночь. Теперь, имея капитал в двести миллионов долларов, я получил возможность действительно влиять на ход событий.
— Скупать обесцененные
Вандербильт кивнул, его голубые глаза сосредоточенно изучали мое лицо.
— Я готов участвовать в любых разумных инициативах. Семья Вандербильт всегда чувствовала ответственность перед страной.
После его отъезда я провел несколько часов в кабинете, планируя дальнейшие действия. На письменном столе из орехового дерева лежали списки предприятий, которые можно было выкупить по бросовым ценам.
Сталелитейные заводы в Пенсильвании, текстильные фабрики в Новой Англии, автомобильные предприятия в Детройте… Все они теперь стоили десятую часть от докризисной стоимости.
Около трех часов дня дворецкий доложил о прибытии мистера Фуллертона. Я велел провести его в кабинет, хотя предчувствовал, что разговор будет тяжелым.
Джеймс Фуллертон выглядел как человек, переживший катастрофу. Его галстук сидел криво, а в глазах читалось отчаяние. Седые волосы растрепались, придавая ему вид значительно старше его пятидесяти двух лет.
— Уильям, — он опустился в кресло напротив моего стола, не дожидаясь приглашения. — Вы были правы. Абсолютно правы во всем.
Я налил ему стакан воды из хрустального графина. Руки Фуллертона дрожали, когда он принял стакан.
— Что случилось с магазинами?
— Катастрофа, — он выпил воду залпом. — За два дня продажи упали на восемьдесят процентов. Покупатели перестали приходить, а те, кто покупал в кредит, массово отказываются от платежей. Кредитные компании требуют немедленного возврата авансов.
Фуллертон достал из внутреннего кармана пиджака помятый лист бумаги с цифрами.
— Девять из десяти новых магазинов, которые я открыл вопреки вашим советам, работают в убыток. Никто не покупает холодильники Kelvinator за шестьсот долларов. Мебельные комплекты по четыреста долларов стоят нетронутыми. Люди боятся тратить даже на самое необходимое.
— А долги?
— Два миллиона триста тысяч долларов поставщикам, — голос его стал хриплым. — Полтора миллиона банку за кредиты на расширение. Плюс арендная плата за помещения, зарплата сотрудникам…
Я откинулся в кресле, подсчитывая масштаб проблемы. Общие долги Фуллертона превышали четыре миллиона долларов, сумма, которая могла уничтожить его империю за несколько месяцев.
— Сколько у вас ликвидных активов?
— Около трехсот тысяч наличными, — он с горечью усмехнулся. — Все остальное вложено в товарные запасы, которые теперь никому не нужны. Склады забиты холодильниками, радиоприемниками, мебелью…
Фуллертон поднял на меня глаза, полные отчаяния:
— Уильям, я пришел просить о помощи. Знаю, что не заслуживаю ее после того, как проигнорировал ваши предупреждения. Но у меня нет другого выхода.