Оракул с Уолл-стрит
Шрифт:
Джонсон смотрел на схему с нескрываемым удивлением.
— Это необычно. Фактически, вы предлагаете агрессивно-адаптивную стратегию с автоматическими защитными механизмами. Нечто среднее между спекуляцией и консерватизмом.
— Точно, — я улыбнулся. — На волатильном рынке гибкость важнее жесткого курса. Представьте яхту в штормовом море. Она должна уметь и держать курс, и поворачиваться, чтобы избежать особенно опасных волн.
— А ваши математические модели, — Джонсон осторожно подбирал слова, — они действительно работают с такой
— На исторических данных — да. Я тестировал эту стратегию на рыночных циклах 1907, 1917 и 1921 годов. Естественно, это не гарантирует будущих результатов, но дает солидную основу для принятия решений.
— И что ваши модели говорят о текущем моменте?
— Они показывают начало перехода от фазы быстрого роста к зрелой фазе. Мы видим ранние признаки перегрева в промышленном и транспортном секторах, но силу в коммунальных предприятиях и товарах повседневного спроса.
Джонсон задумчиво потер подбородок.
— Это звучит убедительно, хотя и расходится с преобладающими на рынке настроениями. Большинство аналитиков до сих пор рекомендуют максимальное вложение в промышленность и радиокомпании.
— Большинство аналитиков следуют за вчерашними лидерами, — ответил я. — Мой подход ориентирован на выявление завтрашних тенденций.
Я взял еще одну диаграмму, показывающую историческое движение отдельных секторов.
— Посмотрите на этот паттерн. За два-три месяца до общерыночной коррекции 1923 года лидеры роста начали отставать, а традиционно скучные коммунальные и потребительские компании неожиданно ускорились. Мы видим схожую картину сейчас.
— Эта стратегия потребует гораздо более активного управления, чем обычный портфель, — заметил Джонсон.
— Именно поэтому я предлагаю строгий математический аппарат для принятия решений, а не эмоциональные оценки, — я свернул диаграммы. — Никаких субъективных суждений. Только числа, тренды и заранее установленные правила.
— Я никогда не видел такого подхода, Стерлинг, — Джонсон выглядел впечатленным. — Это нечто совершенно новое. Почти научное управление инвестициями.
Я позволил себе небольшую улыбку. То, что казалось инновацией в 1928 году, было всего лишь адаптацией стандартных техник тактического распределения активов из моего времени.
— Если позволите, я хотел бы попробовать эту стратегию с портфелем Гарднеров. Размер их капитала идеален для такого пилотного проекта.
Джонсон кивнул, все еще изучая диаграммы.
— Это рискованно, но интригующе рискованно. И самое важное, что с четкими правилами управления этим риском. Я согласен, Стерлинг. Давайте попробуем.
Мы покончили с основным блюдом и Джонсон, понизив голос, перешел к совершенно другой теме:
— Кстати, о внутренних делах фирмы. Вы, наверное, заметили растущее напряжение между Харрисоном и Паттерсоном?
Это неожиданный поворот, но именно то, на что я надеялся. Основная причина, почему я пришел на обед. Джонсон открывал дверь в мир внутрифирменных интриг.
—
— Это больше чем просто разногласия по поводу рыночной стратегии, — Джонсон наклонился ближе. — Паттерсон лоббирует значительное расширение операций фирмы. Хочет открыть отделения в Бостоне и Филадельфии, нанять вдвое больше брокеров. Харрисон же предпочитает оставаться компактной, элитной компанией.
— А вы на чьей стороне?
Джонсон усмехнулся.
— На стороне здравого смысла, Стерлинг. Стремительное расширение в период рыночной эйфории редко бывает мудрым решением. Но Паттерсон имеет поддержку среди младших партнеров. Они видят, как конкуренты увеличивают долю рынка, и боятся упустить возможности.
Он сделал паузу, словно решая, стоит ли продолжать.
— Кстати, о вас спрашивали.
— Кто? — я постарался, чтобы вопрос прозвучал небрежно.
— Кто-то сверху. — Джонсон неопределенно махнул рукой. — Не Харрисон и не Прескотт. Кто-то еще. Интересовались вашим прогрессом, вашими методами. Я бы сказал, что вы привлекли внимание некоторых влиятельных лиц.
Это могло быть как хорошим, так и тревожным знаком. В зависимости от того, кто именно проявлял интерес.
— Надеюсь, вы дали положительный отзыв, — попытался я пошутить.
— Более чем положительный, — серьезно ответил Джонсон. — Я ценю ваш аналитический подход и то, как вы заботитесь о таких клиентах, как Гарднеры. Большинство считают мелких инвесторов недостойными внимания. Вы нет, и это говорит о вашем характере.
Его искренность застала меня врасплох. В моем прежнем мире Уолл-стрит такая прямота редкость. Это открывало возможность для более смелого шага.
— Говоря о влиятельных лицах, — я сделал глоток воды, чтобы потянуть время, — в своих исследованиях я неоднократно встречал упоминания Continental Trust. Они, кажется, имеют значительное влияние в определенных финансовых кругах?
Эффект мгновенный. Лицо Джонсона застыло, а рука, державшая стакан с виски, на секунду замерла в воздухе.
— Continental Trust? — повторил он с деланной небрежностью. — Да, это влиятельная организация. Но весьма закрытая. Они редко фигурируют в публичных сделках.
Его глаза быстро осмотрели ресторан, словно проверяя, не слышал ли кто наш разговор.
— Что побудило ваш интерес? — спросил Джонсон, и в его голосе появилась едва заметная настороженность.
— Простое любопытство, — я пожал плечами. — В некоторых аналитических отчетах они упоминаются как ключевые игроки в финансировании крупных промышленных проектов. Но информации о них крайне мало.
Джонсон отпил виски и поставил стакан, немного резче обычного.
— Если могу дать вам совет, Стерлинг, — его голос звучал заметно холоднее, — сосредоточьтесь на публичных компаниях и традиционных инвестиционных инструментах. Такие структуры, как Continental Trust, не для молодых аналитиков. Это… мутные воды.