Оракул с Уолл-стрит
Шрифт:
Большинство из них от матери Уильяма, написанные во время его учебы в Йеле. Обычные материнские послания с рассказами о домашних делах, соседях, погоде.
Но среди них я нашел несколько писем от отца, датированных началом 1925 года. Более формальные, с меньшим количеством семейных деталей, но в них проскальзывали любопытные намеки.
В одном из писем, от февраля 1925 года, Эдвард Стерлинг писал:
«…касательно моих новых деловых партнеров, я начинаю сомневаться в мудрости этого сотрудничества. Некоторые их предложения,
В другом письме, от апреля того же года:
«…странное ощущение, что за мной наблюдают. Харрисон настаивает, что это обычная предосторожность со стороны инвесторов такого уровня, но мне это кажется чрезмерным. Я попросил Генри сохранить копии всех наших соглашений…»
Генри! То же имя, которое упоминал Риверс. Юрист, который мог хранить доказательства махинаций Continental Trust.
И, наконец, последнее письмо, датированное началом мая:
«…решил прекратить эти отношения. Слишком много несоответствий в их финансовых отчетах. Боюсь, что меня пытались использовать для отмывания значительных сумм через нашу фабрику в Бостоне. Поговорю с Харрисоном в четверг, возможно, он и сам не полностью осведомлен о происходящем…»
Это письмо написано за три недели до «несчастного случая».
Но самой записной книжки нигде нет. Я перепроверил каждый уголок квартиры, даже отодвинул мебель и заглянул под половицы, но безрезультатно.
Вдруг меня осенило. В последнем письме Эдвард Стерлинг упоминал «нашу фабрику в Бостоне».
Если он действительно подозревал, что его текстильное производство используют для отмывания денег, логично предположить, что он хранил доказательства где-то на месте событий. В самом Бостоне.
Я вспомнил, что Риверс упоминал о родном доме Стерлингов. Очевидно, записная книжка, если она существовала, осталась там.
Я подошел к телефону и, проверив время, решил, что еще не слишком поздно для звонка. Риверс оставил мне номер для экстренной связи. Таксофон недалеко от его временного убежища в Бруклине.
После серии гудков я услышал его хриплый, настороженный голос:
— Да?
— Риверс, это Стерлинг, — произнес я негромко. — Нашел интересные документы в архиве фирмы. Подтверждение наших подозрений о Continental Trust.
— Черт возьми, Стерлинг, — в его голосе слышалось одновременно возбуждение и тревога. — Вы слишком рискуете. Они следят за архивами.
— Возможно. Но я не нашел записную книжку, о которой вы говорили. Думаю, она в Бостоне, в родном доме.
Последовала короткая пауза.
— Бостон… да, это логично, — наконец сказал Риверс. — Дом на Бикон-Хилл все еще принадлежит вам. После смерти родителей он официально перешел в вашу собственность, хотя вы там давно не жили.
— У вас есть
— Маунт-Вернон-стрит, 42. Старый кирпичный дом с черными ставнями. Но послушайте, Стерлинг, — голос Риверса стал еще более напряженным. — Будьте предельно осторожны. Не ездите один. Не говорите никому о цели вашей поездки.
— Понимаю. Планирую отправиться в конце следующей недели, после визита к Вандербильтам и поездки в Акрон с Милнером.
— Вандербильты? Милнер? — в голосе Риверса звучало удивление. — Вы быстро поднимаетесь в финансовых кругах, Стерлинг.
— Это помогает получать информацию.
— Несомненно. Но не забывайте, с кем имеете дело. Continental Trust необычная корпорация. У них есть связи везде, включая политиков и полицию. — Риверс сделал паузу. — Я продолжаю собирать данные. Возможно, у меня будет что-то новое к нашей встрече в понедельник.
— Буду ждать, — ответил я и, услышав звук проезжающего автомобиля на его конце линии, добавил: — Берегите себя.
— И вы, Стерлинг.
Повесив трубку, я сел за стол и начал планировать поездку в Бостон. До родного города Стерлинга можно добраться поездом примерно за четыре-пять часов.
Возможно, стоило бы взять с собой оружие, но я не уверен, что смогу достать его без привлечения внимания. К тому же, стрелять мне доводилось лишь пару раз в тире. Навыки обращения с оружием не входили в стандартный набор финансового аналитика даже в моем времени.
Закончив поиски, я подошел к окну и отодвинул штору. Ночной Нью-Йорк расстилался передо мной, мерцая тысячами огней.
Странно, но я начал чувствовать к Эдварду Стерлингу, которого никогда не знал, что-то вроде сыновней привязанности. Может быть, потому что теперь я носил имя его сына.
Может быть, потому что видел в нем человека принципов, не побоявшегося пойти против могущественной организации. А может, просто потому, что в этом новом мире мне нужна какая-то опора, связь с прошлым, пусть даже не моим собственным.
Что бы ни случилось дальше, я чувствовал, что это расследование меняет меня. В моей прежней жизни Алекса Фишера я гнался за прибылью, не слишком заботясь о методах и последствиях.
Теперь же я обнаруживал в себе желание восстановить справедливость, раскрыть преступление, наказать виновных.
Это новое чувство. Не уверен, что оно мне нравилось. Оно определенно осложняло мою и без того непростую жизнь в 1928 году. Но отрицать его присутствие я больше не мог.
Я отвернулся от окна и приступил к вечернему ритуалу шифрования дневниковых записей. Завтра предстоял еще один день балансирования между ролями. Успешным молодым брокером Уильямом Стерлингом, таинственным инвестором Робертом Греем и теперь еще расследующим смерть своего «отца» сыном.
С каждым днем моя двойная, нет, уже тройная, жизнь становилась все сложнее, опаснее и, как ни странно, интереснее.