Оранж
Шрифт:
Всё чище и чище эмаль, алюминий.
Но клизма наполнена выбросом рвот.
О, Боже, пусть участь ужасная минет!
Люстра «Кристофера» Джулая
Медно-хрустальный, ветвистый букет
с глянцевой плоскости каплей свисает,
вносит в бетонные формы рассвет
и средь полуночи рай сохраняет.
Светленький
вводит фотоны в сухое пространство,
будто бы солнце над высями гор
греет язычников в маленьком райстве.
Малое древо янтарно цветёт,
радуя взоры добротных хозяев,
мелко вживляясь в убранство и грот
в каменных джунглях, краях Гималаев.
Мелкий салют из узорных суков
радужно и ожерельно сверкает,
льёт переливчато с видом ручьёв
и освещением взгляд услаждает!
ИП "Кристоферу" Хосейну Джулаю
Женатый. Замужняя.
Укрытие прячет любовных, греховных,
неверных другим, но друг к другу святых,
фривольных, запретных, живых, несвободных,
дозволенных чувствами и не нагих.
Пуховый терновник, где дивная мебель,
горение глаз, светлячковых свечей,
невидимость звёзд, потолочное небо,
вершится свидание общих идей.
Они норовят водрузиться на ложе,
ведь жар их сердец распаляет мечты,
какие преступны, внебрачны, похожи,
какие сложили щиты и мечи.
В таинственном месте, густом полумраке
объятия, взгляды почти в полусне.
Минуя сомнения, скромности, страхи,
те двое разделись в сгустившейся тьме…
Мыкающийся
Мыкаясь вновь по убогим работам
и пристревая к стадам, что не в цвет,
вклинившись в стаи кутылых уродов,
я прозябаю уже тридцать лет.
Ленно слоняюсь по норам и лентам,
труд продаю за ничтожный кусок,
гордость и горб прогибаю за центы
и протираю надкостницы ног.
Дурно срамлюсь пред собой и иными,
трачу
дружбу вожу с одиноко-больными.
В зеркало стыдно смотреться порой.
Гнусь до земли, чтоб опять не прогнали
женщины, шефы, соседи, родня,
что накалили чугун, доконали,
срезали крону, основу до пня.
Вязну, жирею и не растрясаюсь,
вяну, смиряясь с нехваткой воды,
маюсь, от грусти сплошной убиваюсь
и ненавижу кусты и цветы.
Дико завидую пышным деревьям,
свежести сельской, богатству, лучам
и многодетным и радостным семьям,
даже свечам и ночным фонарям.
Порох храню от дождей и слезинок,
искру ищу, жду попутных ветров.
Я угнетаюсь средь русских картинок
в грёзах, что вырвусь из вросших оков…
Косяк, или худой и высокий казах
О, мой прозорливый избранник и муж,
крутой, изворотливый, сильный и дерзкий,
не знающий книжных, ремесленных нужд,
ты – воин казахский, простой и имперский!
Твой чин пролетарский, отрадный душе,
какой не страшится, не трусит, не просит,
не чтущий воспитанность, ранги, клише,
тебя украшает и прибыль приносит.
Друзья, как сподвижники лёгких трудов,
тебя без сомнения чтут, уважают,
питают какую-то страсть иль любовь,
чем статус и нужность легко повышают.
Смельчак и старатель, добытчик и гой,
сподвижник на танцы за стойкой кривою,
будь добр, мой милый и мой дорогой,
скрути же сигарку, наполнив травою!
Памятование
Седая крестьянка на рыжем диване
тихонько сидит у распятья окна
и вяжет неспешно в предсмертном тумане,
в очках на резинке и дужках средь дня.
Вечерние сумерки в дом проникают
и хною ложатся на всё-всё подряд,