Орджоникидзе
Шрифт:
В восемнадцатом веке в Шлиссельбурге томился просветитель Новиков. После него декабристы — братья Бестужевы, Пущин, Кюхельбекер. За ними народники Фигнер, Фроленко, Морозов. Сейчас — преимущественно захваченные на баррикадах участники революции 1905 года и большевики.
Только что сошедшие на остров каторжане еще не привыкли к оковам. Кандалы слишком низко опущены, бьют по ногам. Это раздражает Серго, мешает сосредоточиться. У ворот Шлиссельбурга самое время спросить себя: борец ты или узник с поникшей головой?
Вчера на заседании Петербургского окружного суда прокурор, за ним господин председательствующий долго перечисляли, в чем повинен перед империей Николая Второго член Центрального Комитета партии социал-демократов-ленинцев Григорий Орджоникидзе:
"…В 1905 году перед большим стечением
…Бежал с места водворения.
…Противозаконно переходил государственные границы.
…Издавал и распространял нелегальную литературу.
…В целях, направленных на ниспровержение существующего в государстве строя, учредил "Российскую организационную комиссию" по созыву партийной конференции.
…Представлял собой делегата от Тифлисской организации.
…При формировании нового Центрального Комитета вошел в- таковой с обязательством руководить работой в России.
…Посему за совершенные преступления… к трем годам каторжных работ с последующим поселением в Сибирь пожизненно".
— Стой!
Серго вздрогнул, звякнули кандалы.
— В один ряд стройсь!
У стен крепости начальник конвоя пересчитывает каторжан. Сейчас их примет под свою руку начальник тюрьмы остзейский барон Зимберг.
Орджоникидзе сразу оценил: в подражание августейшему монарху этот верноподданный немец носит на мундире значок "Союза русского народа".
Для начала Зимберг приказал:
— Кавказского абрека в четвертый корпус к Сергееву.
Бывший унтер-офицер Семеновского полка Сергеев — особа заслуженная. Под командой полковника Римана он убедительно — расстрелом участников московского восстания — растолковал, что такое "Манифест о свободах".
Перед унтером открывалась большая карьера.
Все испортил хлипкий студент. Не вовремя подвернулся пьяному Сергееву под руку, не захотел встать навытяжку в ресторане. Унтер, конечно, в целях воспитательных как следует избил шпака. Тот, подлый, оказался сыном модного петербургского врача. Папа тиснул статейку в газету. Тогда в подтверждение того, что за царем верная служба никогда не пропадает, Сергеева приказано было назначить надзирателем в Шлиссельбург. Чего уж лучше!
Очень скоро, даже раньше, чем хотел бы Серго, он получил полное представление о своем надзирателе. Каторжан из четвертого корпуса погнали заготовлять лед — в числе других коммерческих операций начальника тюрьмы была и поставка льда в Петербург. Добрались до проруби, принялись за работу. Привычным делом занялся и Сергеев. Ругался, раздавал тумаки, подзатыльники. Не отказал себе и в утонченном удовольствии — подозвал больного, почти совсем потерявшего рассудок узника Алтунова.
— Отвечай, почему до сих пор не покончил самоубийством?
Вопрос этот задавался изо дня в день. Против обычного Алтунов не затрясся, не заплакал. Собрав последние силы, он вцепился надзирателю в горло. Потащил его за собой в прорубь. Сергеев пытался ухватиться за стоявшие рядом салазки. Кто-то любезно подтолкнул его в спину: пропадай, собака, в ледяной купели!
Конвойные, помощники надзирателя, некоторые уголовники не дали свершиться возмездию. Сергеева вытащили. За ним и потерявшего сознание Алтунова. Тюремщики тут же бросили его на лед, били ногами, топтали. Серго попытался вызволить несчастного. Ударами прикладов Орджоникидзе отогнали. Раз, второй. Товарищи схватили за руки.
Опомнитесь, так вы ничего не добьетесь, кроме пули. Пристрелят, потом скажут, напал на конвойных, пытался бежать…
Вечером на "законных основаниях" Орджоникидзе вызвал в камеру начальника тюрьмы. Барон Зимберг уважал порядок, чтил высочайше утвержденные правила. Он явился. Весь — внимание, Серго заявил:
— Вы обязаны уволить надзирателя Сергеева. Он изувер.
— Обстоятельства дела будут проверены. В Шлиссельбурге ничего не остается без наказания. Вы получите случай убедиться, — ровным голосом обещал Зимберг.
Исполнил все в точности. Меньше чем через час Серго сволокли в "заразное" отделение. Когда-то этот совершенно изолированный от всей тюрьмы закуток с семью камерами в случае вспышки тифа или другой эпидемии предназначался для заразных больных. Зимберг приспособил его для "нравственных заразных". По рассуждению остзейского барона, Серго, безусловно, относился к категории таких каторжан. Притом
В "заразном" отделении Серго попал в пятую камеру. Соседями оказались матрос Василий Ларин и польский социалист Иосиф Малиновский. У поляка был свой "пунктик".
— Главная творческая роль в революции, — твердил он, — принадлежит католической религии,
Примера ради Иосиф ссылался на себя:
— Я образованный социалист и убежденный католик.
Через день-другой в камере разгорелся спор. Поляк рьяно доказывал свое, долго не сдавался. Серго и постепенно брал верх.
Для Орджоникидзе это была маленькая проба сил. Он намеревался затеять дискуссию посерьезнее, встряхнуть тех, кто давно смирился, мечтает лишь о том, чтобы выйти на волю.
В крепости томилось много ветеранов и по возрасту и по тюремному стажу. Далеко не все сохранили вольнолюбивый дух, находили в себе силы принимать участие в протестах, отстаивать свое гражданское достоинство.
В "заразном" отделении Шлиссельбургской крепости, в этом застенке внутри каторжной тюрьмы, нельзя было, как когда-то в сибирской ссылке, собирать политических на просторах Ангары, укрываться в тайге. Встречи "заразных" почти исключены. Их лишают общих прогулок, не выпускают на кухню за пищей.
Добрым советчиком неожиданно оказался Иосиф Малиновский, старожил пятой камеры. Он охотно рассказывал о шлиссельбуржцах, с которыми в разное время сидел в одной камере. Чаще других вспоминал Федора Петрова, [39] руководителя восстания саперов в Киеве.
— Приятель Петрова Лихтенштадт [40] сидел в другой камере, — делился Иосиф. — Так они друг другу постоянно передавали записки, все время почта…
— Погоди, друг, не заговаривайся, — прервал Серго.
39
Герой Социалистического Труда профессор Федор Николаевич Петров — один из старейших участников революционного движения в России. Родился в 1876 году в Москве. По образованию врач.
В 1896 году вступил в РСДРП. Вел нелегальную работу в войсках, создал ряд большевистских военных организаций. После подавления восстания в Киеве в 1905 году был арестован. Семь лет провел в Шлиссельбурге, а затем был сослан на вечное поселение в Сибирь.
Участвовал в партизанском движении против Колчака. Был членом Дальневосточного бюро ЦК РКП (б). В 1923–1928 годах руководил Главным управлением науки и музеев Нарком-проса. В более поздние годы — председатель правления Всесоюзного общества культурной связи с заграницей, член Главной редакции Большой Советской Энциклопедии, Автор и редактор многих научных работ.
Вспоминая о пережитом, рассказывая об интереснейших людях, с которыми довелось встречаться, Федор Николаевич всегда выделяет Орджоникидзе:
"Он врезался в память мою и всех товарищей, сидевших в те годы в Шлиссельбурге. Независимый, гордый духом, Серго участвовал во всех протестах. Не подчинялся режиму и не раболепствовал перед администрацией, не снимал шапки по команде, не отвечал "здравия желаю" начальнику тюрьмы и его помощникам. Он учил шлиссельбуржцев ненавидеть царское самодержавие, внушал уверенность в неизбежной победе революции. Жадно накапливал знания. Много читал. Изучал философию, экономические науки, историю, технику, военное дело, единственно, что ему никак не давалось, несмотря на все наши старания, он не мог научиться носить кандалы. Забывал подтянуть концы, и кандалы весом в 10–12 фунтов постоянно били его по ногам".
40
Покойный профессор М.Н. Гернет в своей "Истории царской тюрьмы" сообщает, что ветеран Шлиссельбурга, мужественный, высокообразованный Лихтенштадт, осужденный в 1908 году по процессу террористов, стал большевиком под влиянием Орджоникидзе. Сам Лихтенштадт в день отправки Серго из Шлиссельбурга занес в свой дневник:
"Сегодня уехал Орджоникидзе. Это большая потеря для меня. Какой живой, открытый характер, сколько энергии и от зывчивости на все. И главное — человек все время работает над собой. Только с ним и можно было потолковать серьезно по теоретическим вопросам, побеседовать о прочитанной книге… Это был единственный, у кого можно было поучиться".