Оренбургский платок
Шрифт:
Проводница распалялась, вскрикивала всё грозней, всё авральней. Прочно входила во вкус.
Бросила я вязать игру.
Без прежнего смешка в голосе утихомириваю:
– Будет шуметьто... Ну чего вскудахталась?.. Ну... Первый раз в жизни таковское приключилось... Не бойся, не облапошу железную твою дорогу. В Жёлтом, покуда поезд свои пятнадцать минут выстоит, возьму я в кассе билет на твой же поезд до Кувандыка. Вдвое надальше, чем от Жёлтого до Саракташа. Суну тебе билет, а сама пойду гладить стёжку к домку к своему.
– Ага! На дурёнку напала! Обштопай ещё кого! А я в милицию сдам. Нехай на всю мерку
– Сдавай. Только застегни роток на все пуговки.
– Я при исполнении! А она – рот затыкать!
Лопнула моя терпелка.
– Послушай. Тебя что, черти подучили? Чего призмеилась-то?.. А чтоб те на ноже поторчать!
– Ты чё? – задыхалась освирепелая провожатая. – Чё?.. Раскатываешь!.. Без билета!.. Да стращать исчо! – И всё на мешок на мой только зырк, зырк. Уж больно он её подпекал. – Ха! Свою милицию сострою!
Провожатая цопнула мешок за хохол да и волоком к выходу.
Сдёрнуло меня ветром со скамейки.
И так и так ловчу вырвать мешок – не за что крепенько ухватиться.
Покуда я кумекала, как отбить своё добро, ан мы уже в тамбуре.
Расхлебенила провожатиха дверь нарастопашку да тооолько шшшварк мешок мой – с поезда!
Боже праведный!..
Потемнело всё у меня в голове...
Пришатнулась к стенке...
Ни жива ни мертва...
«Что ж я повезу домой? Одни глаза?.. За тем ли набега?ла в сам в Оренбург?»
Гадюка проводница с шипом уползла в свою клетуху.
Осталась я в тамбуре одна.
Стою.
А чего стою, и себе не скажу...
Не знаю, какая лихая сила духом бросила меня к двери. Рванула враспашку! А прыгнуть – нету меня. Прикипели руки к поручням смола смолой, не разожму и один пальчик, хоть что ты тут делай...
Закрыла я руками зажмуренные глаза (не так боязко) и – сиганула.
Когда я очнулась на галечнике, поезда уже и прах остыл.
Вечерело.
Солнце спустилось уже до полтополя. Садилось в стену [27] . Похоже, в гору поезд бежал не шибко, когда я дала кувырок. А потому ничего такого страшного со мной не приключилось. Толечко вот коленки чисто в кровь разметелила.
Попробовала – ноги гнутся. Стало быть, мои! Живые!
Встала...
На пробу даже постучала пятками в землю.
Ничего, твёрденько так держусь, не валюсь.. И тихошко – покуда одну ногу подыму, другую волк отъест – бочком, бочком пошкандыбала себе назад к мешку.
27
Солнце садится в стену – за сплошные облака на горизонте.
Мешок, казнь ты моя египетская, целёхонький. Хоть бы что ему. Дажь не развязался. Радости-то что!
И болячки куда все расподелись. Потаранила я резвой ногой к домку.
Да куда быстрей утекал свет дня.
Темно уже. В глаз ткни пальцем, не увидишь.
Гдето вдалях свертелось гульбище.
Уже другая ребятёжь горлопанит под гармошку другие припевки.
– Хулиганом я родилсяИ хожу, как живорез.Когда мать меня рожала —Я уже с наганом лез.– Затвори,Темно, темно кругом...
Темно под ногой, темно в душе...
Пускай мы в молодости не пели такого.
Но то было вроде и другое время.
Но такое же тёмное, как и сейчас. И у кого шевельнётся хоть одна жилочка в чём-то попрекнуть сейчас этих ночных страдаликов?
Давно вздули в Жёлтом огни.
А мои сидят горюшата в потёмках одни. Сидят и хнычут.
Подступилась я к домку к своему.
Остановила шаг и дыхание.
Притолкнулась к стенке.
Скрозь стенку помилуй как всё слышко...
Вхожу – виском нависнули на меня, как гроздья.
Жалуются:
– Родненькая... Ну как же ты до-олго. Нажда-ались мы тебя! Одним... так боязно... Совсема умёрзли.
– А маленьки, а что ж вы к тёть Луше не пошли?
– Да-а... Тёть Луша ещё в день сама набега?ла. Забрала к себе. Дала мундирной картошки с капустонькой. Вечером тёть Луша пошла убираться с козками... Мы убежали...
– Куда-аа?
– Родненькая, а мы ходили тебя совстречать. Поезд с дымной пробёг косой. А тебя нету... нету... Навовсех нетуньки...
Они плачут, а я втрое пла?чу...
22
По работе и цена.
Что его и говорить, бед мне перепало. Крепонько прошли бороной по судьбе по моей. А ничего, выстояла Блинчиха...
Вязала я хорошо да и к грамоте была погорячей других жёлтинских баб. Меня и ткни после войны в рукойводительницы нашей пухартели. Выдвинули, называется. А чтоб их пусто взяло!
Ну и курортная, скажу я, должностёнка!
Это надо, то надо. Это отвези, то привези...
Да Божж-же ж ты мой! Знай исполняй дисциплину. Крутись ну волчок волчком!
Ну на коюшки мне этот чертопляс?
Можно, конечно, как койкоторые. Для виду поквакала и в тину. Брось поводья, куда само привезёт, на то ты и довольная.
А я так не могу. Я только по-доброму. Навыкладку. Навыхлест. Инако меня совесть слопает без сольки.
Я какой линии молюсь?
Не хошь – уходи. Вон Бог, вон порог.
А осталась – паши, савраска, до отпаду. А ежли ты ещё и начальнишко, пускай и мелкий, всего-то невидная бугринка на равнинке, так болей до издоху для ради всех. Прохлаждения не жди.