Оружие возмездия. Баллистические ракеты Третьего рейха – британская и немецкая точки зрения
Шрифт:
Не ходя вокруг да около, Гиммлер предложил, чтобы профессор немедленно перешел под крыло СС, поскольку только СС может дать ракетной программе необходимую поддержку. Фон Браун догадался, что за всем этим стоит генерал-лейтенант СС Каммлер. Каммлер и Гиммлер планировали отлучить от дела Дорнбергера, лишив его фон Брауна, а потом отделаться и от самого фон Брауна, предоставив Каммлеру единоличный контроль. Фон Браун прекратил дискуссию: его верность, заявил он, принадлежит только германской армии. Про себя он подумал, что маловероятно, чтобы СС намеревались предложить ему такую же свободу действий, какой он пользовался, находясь под покровительством армии. Гиммлер понял, что, чтобы сместить влиятельного
Технические проблемы, тормозившие массовое производство «А-4», продолжали множиться в течение зимы и весны 1944 года.
Интерес Гитлера к ракетной тематике постепенно угасал. К этому времени он тоже разделял сомнения относительно «чрезмерного расхода производственных мощностей» на «А-4». И теперь рядом с фюрером не было Альберта Шпеера, который мог бы защитить проект: в феврале тот заболел, и эта болезнь не позволяла ему увидеться с фюрером вплоть до июня.
На совещании 5 марта, в присутствии Мильха и заместителя Шпеера Заура, Гитлер подчеркнуто похвалил фельдмаршала за быстрый прогресс, достигнутый в реализации проекта самолета-снаряда «Fi-103», и распорядился перевести производство снарядов на заводе «Фольксваген» под землю, включив его в состав «Центральных заводов» в Нордхаузене. Он также потребовал «немедленного и тщательного» расследования по масштабам задействования в проекте «А-4» рабочей силы, а также подготовить отчет о том, какие производственные мощности могут высвободиться в результате сворачивания выпуска ракет.
Гитлер размышлял о том, что огромный подземный завод в Нордхаузене, вероятно, более выгодно использовать для усиления производственных мощностей немецкой авиапромышленности. Казалось, для шефа СС настало самое подходящее время, чтобы постараться получить в свои руки контроль над ракетным проектом.
Гестапо, злейший соперник военной контрразведки адмирала Вильгельма Канариса, уже давно имело агентов и осведомителей среди сотрудников Пенемюнде. Приходящие от них донесения утверждали: в ведущих ученых этого исследовательского центра было что-то подозрительное; с 17 октября 1943 года фиксировались доказательства того, что три ведущих инженера, включая самого фон Брауна, были виновны в государственной измене…
8 марта об этом доложили генералу Йодлю. Странно, но и гестапо (полковник Генрих), и контрразведка (майор Кламмрот) пришли к одному и тому же заключению независимо друг от друга. Теперь они хотели, чтобы Йодль принял решение о том, какие действия следует предпринять.
Из собственных отрывочных записей Йодля мы знаем, что трое – инженер Ридель, доктор Гельмут Грёттруп и фон Браун – публично высказывались о «неизбежном поражении» Германии, а в отношении собственного ракетного проекта заявляли, что они видели свою основную работу в том, чтобы «создавать космический корабль», а не в том, чтобы трудиться над «орудием убийства».
Высказывания Риделя – эксперта по ракетному снабжению – выглядели особенно изменническими, заметил Йодль, что вполне ожидаемо от бывшего члена Лиги по борьбе за права человека. Грёттруп, главный помощник доктора Штейнхоффа в пенемюндской дивизии телеметрии, был чуть ли не коммунистом. Все трое считались близкими друзьями, а профессор фон Браун был назван «близким другом» еще и жены Грёттрупа. Короче говоря, заметил Йодль, создалась «первостатейная коммунистическая ячейка».
Дорнбергер еще не был проинформирован об этом. Однако, заметил Йодль, гестапо хотело знать: «Что случится, если мы схватим всех троих?»
В течение недели всем троим было позволено выполнять свои обязанности. 12, 13 и 14 марта у Гиммлера прошли длительные совещания с генералом СС Бергером, который занимался всем, что связано с секретным оружием.
Дорнбергеру было приказано явиться в Берхтесгаден. В девять часов утра следующего дня он услышал от Кейтеля о мнимых тяжких преступлениях молодого ученого фон Брауна. Кейтель выразил сожаление, что, поскольку в дело вмешалось гестапо Гиммлера, он бессилен что-либо сделать. Дорнбергер пожелал переговорить с Гиммлером, так как аресты могли скомпрометировать весь проект «А-4». Рейхсфюрер СС отказался принять его. На самом деле в этот час Гиммлер все еще был в постели.
Чтобы освободить своих людей, Дорнбергер пытался оказать давление на шефа гестапо Генриха Мюллера. В ответ Мюллер угрожающе заявил, что у него имеется пухлое досье и на самого Дорнбергера, и процитировал его комментарии относительно не внушающих доверия мечтаний Гитлера в 1943 году. Однако вмешался Шпеер, и через две недели Дорнбергер сумел добиться освобождения фон Брауна, а за ним и двух других ученых.
Когда мечты фон Брауна обращались к звездам, а не к целям «в одном километре от станции Ватерлоо», он совсем забывал: Германия платит биллионы рейхсмарок вовсе не за исследование космоса. Что касается Грёттрупа, то единственной уликой против него было то, что он и его жена слыли «убежденными демократами» и уже арестовывались за свои убеждения. По крайней мере, так он сказал допрашивающим его союзникам в мае 1945 года. Впоследствии он руководил многими послевоенными ракетными программами Советского Союза.
Йодль был убежден, что весь проект «А-4» давно продался союзникам: «Завод в Сен-Дени выпускает ракеты «А-4», – писал он в своем дневнике, – вражеская разведка прекрасно осведомлена об этом. Да и кто об этом не знает!» Он сам видел инструкции противника его шпионской сети во Франции и результат: схемы и детальные отчеты по проектам.
Бреши в системе секретности теперь рьяно ликвидировались. Лейтенант, который по небрежности оставил техническую документацию по стартовой площадке для самолета-снаряда на своей квартире, был приговорен к расстрелу.
Разведка между тем продолжала работать. В первые дни февраля американцы обсудили крупномасштабную акцию по наземной разведке французского побережья. Британские начальники штабов изучили предложение о похищении технического персонала с «лыжных» площадок и из крупных бункеров.
По германским источникам, британская разведка высадила разведдесант одновременно в трех районах Франции. Однако немцы не дремали, и между 1 и 5 марта в районе Бове были захвачены 11 британских агентов, 1205 контейнеров с оружием, боеприпасами и подрывными зарядами, вместе с 61 цилиндрической емкостью с радиопередатчиками и другими личными вещами агентов. У одного агента были изъяты наброски со схемами четырех «лыжных» площадок.
Полковник Вахтель теперь был обеспокоен не столько по поводу атаки союзников на его стартовые площадки, сколько ухудшившейся ситуацией со снабжением самолетов-снарядов: 17 марта он узнал, что даже к середине апреля будет выпущено только 3000 самолетов-снарядов.
Фельдмаршал Мильх очень хотел начать атаку на Лондон ближе к концу апреля. 28 марта он узнал от фон Акстельма, что в апреле производство, по всей вероятности, достигнет 1700 самолетов-снарядов, а в мае – 2500 единиц, и затем будет увеличиваться на 50 единиц ежемесячно. Мильх решил, что теперь они уж точно смогут начать атаку в конце апреля и к маю иметь резерв 2500–3000 снарядов. Фон Акстельм, непосредственный начальник Вахтеля, не согласился с этим. Не только потому, что установка катапульт на новых стартовых площадках вряд ли могла быть закончена до июня, но и потому, что тактика Мильха представлялась неверной.