Осажденный Севастополь
Шрифт:
Корнилов, взойдя на бастион, горячо пожал руку Нахимову, но раны его не заметил, потому что Павел Степанович, против обыкновения, надвинул фуражку не на затылок, а на лоб.
Оба адмирала стояли на открытом месте, под градом снарядов и наблюдали действие неприятельского огня. Ядра свистели, обдавая то землею, то кровью убитых.
Много кровавых сцен разыгрывалось на бастионе и много сцен, представлявших вместо усердия иногда слишком нерасчетливое геройство с отпечатком наивности и трогательной простоты. В то время, когда Корнилов разговаривал с Нахимовым, одному боцману, состоявшему комендором при бомбическом
По дороге попался его приятель-матрос.
– Стой!
– крикнул боцман носильщикам.
– Эй, Семен, поди-ка сюда!
Подбежал матрос.
– Тебя, что ли, назначат на мое место?
– Меня.
– Слушай! Я подбил одно орудие. Если ты мне к вечеру не подобьешь второго, я приду и накладу тебе, такому-то сыну, в шею!.. Ну, теперь пошел, неси меня, братцы, на перевязку!
Поговорив с Нахимовым, Корнилов стал указывать комендорам, как наводить орудия. Наблюдавшему за этим капитан-лейтенанту Ильинскому{100} вмешательство Корнилова показалось несколько обидным.
– Владимир Алексеевич, - сказал он, - ваше присутствие здесь доказывает недоверие к подчиненным.
– Это почему?
– резко спросил Корнилов.
– Вы рискуете вашей жизнью, драгоценной для всей России, - сказал Ильинский, - и вместе с тем как бы даете нам понять, что мы не можем сами исполнить наш долг.
– А зачем же вы хотите мешать мне исполнить мой долг?
– сказал Корнилов.
– Мой долг видеть всех.
Сказав это, он взошел на площадку над оборонительною казармою. С прибытием его огонь пошел здесь так живо, что орудия накалились.
Офицер, следивший за пальбой, велел покрывать орудия мокрыми брезентами.
Было полное безветрие, и пушечный дым был так густ, что приходилось на время прекращать пальбу, чтобы рассмотреть для прицела неприятельскую батарею. Прислуга у орудий томилась жаждою. Корнилов приказал Жандру позаботиться, чтобы на каждый бастион доставили по нескольку бочек воды, другого флаг-офицера, барона Крюднера{101}, послал передать начальникам, чтобы они были во всякое время готовы отразить штурм, сам же отправился на следующий, шестой бастион, а оттуда поехал к городскому телеграфу, против которого находилась его квартира. У подъезда стояла наготове оседланная лошадь, а Корнилов сел пить чай и, проглотив стакана два чаю, поспешил дописать последние строки письма к жене. Капитан-лейтенант Христофоров{102}, назначенный курьером в Николаев, ждал письма. Окончив, Корнилов передал Христофорову письмо и золотые часы, доставшиеся от отца.
– Передайте, пожалуйста, жене, - сказал он.
– Часы мои должны принадлежать старшему сыну: боюсь, чтобы здесь их не разбить.
Ежеминутно являлись к Корнилову с донесениями. Один офицер донес, что в Южную бухту падает множество английских бомб и что необходимо вывести оттуда транспорты.
– Как хорошо, что вы мне об этом напомнили!
– вскричал Корнилов. Немедленно распорядитесь, как найдете лучшим.
Барон Крюднер прибыл с Малахова кургана.
– Адмирал Истомин просит вас не приезжать на курган, - сказал барон. Он надеется управиться с англичанами.
– Напротив, я сейчас еду на левый фланг, - сказал Корнилов.
– Надо все видеть самому.
–
– Вы правы. Пойдемте, но все равно мое личное присутствие будет и там необходимо.
Взошли на террасу над крышею дома. Отсюда открывалось своеобразное, величественное зрелище. Казалось, что находишься где-нибудь на вершине горы, у подошвы которой разыгралась сильная гроза: гром орудий, молнии, сверкавшие из орудий, густые облака дыма - все дополняло иллюзию. Огонь французских батарей на нашем правом фланге становился все более неровным: было ясно, что здесь мы имеем перевес над неприятелем. Но налево английские батареи беспощадно громили Малахов курган. Корнилов велел Попову поспешить принять меры к снабжению батарей зарядами и снарядами и сказал:
– Я боюсь, что никаких средств недостанет для такой канонады.
XVIII
Князь Меншиков, находившийся, в лагере на Бельбекских высотах, проснулся от первых неприятельских выстрелов и, тотчас сообразив, что началась бомбардировка, поскакал на Северную, а оттуда в шлюпке - в Корабельную слободку и вместе с Панаевым и другими приближенными взошел на подъем, где уже валялись обезображенные трупы. Князь поехал со своей свитой через Ушакову балку и проехал мимо домика отставного капитана Спицына. Ядро ударилось в стену, которой огорожен был сад капитана, сделав в ней глубокую пробоину. Князь поехал ко второму бастиону, а оттуда на Малахов курган. В одном месте пришлось ехать по отлогости холма, с которого откатывались ядра, ложившиеся плотно, как булыжники на морском прибое.
С Малахова кургана князь поехал мимо острога к главному морскому госпиталю. У госпитальной стенки прижался Бутырский полк, укрываясь от ядер. Князь покосился на бутырцев и проехал мимо, пробормотав:
– Эти, кажется, трусят.
Меншиков был необыкновенно мрачен. Распорядиться он не умел, не знал, с чего начать, а то, что он видел у Малахова кургана - град неприятельских снарядов, - показалось ему весьма неутешительным. Меншиков постоянно возвращался к мысли оставить Севастополь на произвол судьбы, пожертвовав им ради армии.
Теперь эта мысль особенно настойчиво преследовала его. Меншиков знал, что фактически городом начальствует и распоряжается Корнилов, и, при всей своей досаде на адмирала, не мог не поделиться с ним своими впечатлениями. Он переехал Южную бухту с целью повидаться в городе с Корниловым.
Князь подъехал к дому, где была квартира Владимира Алексеевича. У дома Корнилова дожидалась лошадь.
– Доложите адмиралу, что я его спрашиваю, - сказал Меншиков попавшемуся навстречу флаг-офицеру.
Корнилов вышел.
– Кажется, ваше превосходительство, мы не долго выдержим такую канонаду, - сказал Меншиков.
– Защищайтесь до последней крайности, а я еду к войску, мое присутствие там теперь необходимо. В случае штурма не надейтесь на стрельбу, а велите идти в штыки.
– Батареи наши пока не только отвечают неприятельским, но и берут над ними решительный перевес, по крайней мере на правом фланге, - сказал Корнилов.
– Вот с англичанами дело идет хуже: за Малахов я, признаться, боюсь. Сейчас скачу туда. Надеюсь, однако, что в случае штурма мы угостим их картечью так, что штурм едва ли будет действительным.