Осечка-67
Шрифт:
— Нас предали!
Ряд за рядом на площадь с улицы Степана Халтурина выходили части генерала Краснова.
Несмотря на долгий марш, на тяготы пути и стычки с милицией, которые пришлось выдержать от Пулковских высот до Зимнего, верные солдаты Краснова шли спокойно и уверенно. Они выполнили приказ.
Генерал Краснов, потерявший в бою половину бороды, ехал впереди на белом коне.
Вот уже первые цепи солдат столкнулись с народом, и, складываясь гармошкой, черная масса начала отступать к Адмиралтейству. Люди бросились
Бегущие красногвардейцы решили, что это тоже части Керенского, и поняли, что окружены.
Несколько шумных, бестолковых и мятущихся минут тысячи людей бегали, сшибая друг друга, по площади, но наконец паникующая толпа сшибла и разорвала морской отряд и исчезла, развеиваясь и скрываясь по подворотням.
Последние защитники баррикады выбежали на площадь, заваленную мусором, который неизбежно остается после всякой революции, и кинулись брататься с союзниками.
Генерал Краснов не очень умело слез с коня, подошел к Керенскому и молча пожал ему руку.
Керенский хотел сказать, что во всем происшедшем основная заслуга принадлежит простому народу, интеллигенции, сотрудникам Эрмитажа, но слезы душили его, и он отвернулся от генерала.
Председатель Государственной Думы взобрался на поваленный набок контейнер с надписью «Морфлот СССР» и жестом пригласил Керенского, Гучкова, Колобка, Розенталя и Краснова лезть к нему.
— Наш народ, — закричал он, стараясь достать голосом до краев площади, — всегда был долготерпеливым! Сегодня мы продемонстрировали это всему цивилизованному человечеству. Мы отстояли цитадель российской демократии против большевистского заговора. Победа далась нам дорогой ценой. Нет среди нас некоторых отважных…
Оратор запнулся. На языке вертелось слово «товарищей», но это слово относилось к прошлому, его не должно быть в обиходе председателя Государственной Думы. Но нового слова он пока не знал.
— Граждан свободной России, — подсказал генерал Краснов.
После него говорил Керенский. Он призывал к бдительности. Он предупредил, что хребет большевизма треснул, но еще не сломался. В любой момент может начаться новый штурм.
Публика на площади гневно отозвалась на такое предположение.
Генерал Краснов негромко сказал Керенскому:
— Вряд ли.
— Почему?
— Потому что Смольный пал, — сказал Краснов. Эти слова стали слышны на площади, и люди принялись радостно кричать.
— Я послал туда эскадрон, — продолжал Краснов, теперь уже в микрофон. — Но там мы не нашли никого, кроме технического персонала и нескольких пьяных красногвардейцев во главе с неким матросом Железняком. Руководители обкома и горкома разбежались.
По
— А где Ленин? Ленин где? — кричали снизу.
— Пропал, — развел руками генерал Краснов. После окончания митинга Краснов сказал Керенскому:
— Вам бы поспать минут шестьсот. На вас лица нет.
— Нельзя, — сказал Розенталь. — Александр Федорович — реальная власть в Ленинграде.
Тут же он осекся, потому что такого города уже не было.
Ночью между двумя заседаниями, охрипший от споров с председателями колхозов, которые категорически отказывались вернуть землю крестьянам, Керенский заехал на «газике» в больницу, к Зосе. Дежурная сестра не хотела его пускать.
— А мне все равно, что вы Керенский или полковник КГБ, — сказала она. — Больной нужен отдых.
— Хорошо, — сказал Керенский и дал сестре десять рублей. — Вы только покажите мне, где ее палата.
— Не стоило меня подкупать, — сказала сестра, как бы смиряясь с судьбой.
Керенский прошел за ней по тускло освещенному коридору.
У двери в палату, откинувшись на спинку стула, дремал, открыв рот, черноволосый, заросший щетиной человек в железнодорожной фуражке. Керенский решил было, что кто-то посадил к Зосиной палате телохранителя, но сестра рассеяла эту надежду.
— Ихний муж, — сказала она. — Очень за нее переживает.
Керенский не стал подходить к двери, а пошел обратно.
Он вовремя успел на совещание правительства. Грузия требовала независимости, Курляндия высказывала территориальные претензии к Лифляндии. С совещания Керенского дважды отзывали к телефону. Первый раз позвонил папа Римский, передал поздравления от католиков всего мира, затем по вертушке позвонил Брежнев.
— Александр, простите, Федорович? — спросил он.
— Керенский слушает.
— Я не спрашиваю вашего настоящего имени-отчества, — сказал Брежнев. — Это уже не нужно.
— Почему? — удивился Керенский.
— Потому что я отдал приказ стратегической авиации нанести удар по городу Ленина. По родному нашему Ленинграду…
Брежнев громко всхлипнул.
Трубка звякнула. Раздались короткие гудки.
Керенский, с трудом заставляя себя поверить в слова Брежнева, все ускоряя шаги, кинулся в зал заседаний Смольного. Совет министров заседал в апартаментах обкома.
— Что случилось? — Генерал Краснов, новый министр обороны России, сразу понял, что произошло неладное.
— Ракеты… бомбы… — с трудом ответил Керенский, держась за косяк двери. — Стратегическая авиация.
Министры и иные случайные люди начали вскакивать со своих мест.
— Господи! — кричал кто-то высоким голосом. — Надо же принять меры!
Упал стул… Краснова толкнули, и он выругался басом.
— Они не посмеют! — закричал от двери Розенталь.
— Они все посмеют, — сказал Краснов.