Осечка-67
Шрифт:
Человек, стоявший перед красногвардейцем, уже ничем не напоминал вождя революции.
— Обознался, — сказал красногвардеец. — А то чем-то показался похожим.
— Я — Ленин, — повторил вождь революции.
— А ты проходи, проходи. За Ленина ты еще дополнительно получишь. Таким именем не шутят, — сказал красногвардеец, подгоняя задержанных.
8
Часам к трем ночи Керенского вызвали на совещание кабинета министров. Он сказал Зосе, что постарается поскорее вернуться,
Ночь была злой и темной. С крыши Генерального штаба вырывались слепящие лучи прожекторов, ощупывали фасад Зимнего, пустые баррикады и елозили по площади, освещая овалами дождливую рябь луж. Несколько милиционеров, переодетых городовыми, но с красными повязками на рукавах, закрывали ворота в арке Генштаба. Ворота будут распахнуты в момент штурма.
Из окна комнаты Колобка было видно, как первые отряды рабочих и красногвардейцев подходят со стороны Исаакиевского и прячутся от дождя под промокшими, еще не совсем облетевшими деревьями.
— Докладывайте обстановку, — сказал собравшимся Колобок. Он был строг и подтянут и сильно отличался от давно знакомого и привычного Колобка.
— Мои юнкера уже собрались внизу, — сказал Симеонов. — Почти все. Человек пять отсутствуют, в основном по уважительным причинам. Загребин с завтрашнего дня уходит в отпуск, у него путевка есть — я его отпустил. У одного мать заболела. У Бугаева обострился радикулит.
— Как с оружием?
— Все в порядке. Двадцать винтовок, один пулемет. Четырнадцать охотничьих ружей. И выставка пистолетов из галереи нижнего этажа.
— Дудник, как у тебя?
— Свинец достали. Льем пули. К утру килограммов сто сделаем. Подгонять только трудно. Часть оружия — семнадцатого-шестнадцатого веков.
— Мальчики, — сказала Зося, — вы с ума сошли. А если Антипенко узнает?
— Ничего не узнает, — сказал Извицкий. — Я позаботился. Мы с ним восемьсот грамм коньяку приняли за победу революции. Кстати, я пошел бы поспал. Все равно пушки мои без замков.
— Иди, — сказал Колобок. — Спасибо за службу. Как твои девчата, Зося?
— Всего по списку у меня восемьдесят человек. Сейчас в наличии сорок три. Сами понимаете, у кого дети, у кого еще что. Завтра, может, еще человек пятнадцать-двадцать подойдут. И все-таки вы, по-моему, зарываетесь. Что у вас, война, что ли? А вдруг кого-нибудь раните?
— Вот что, ты, Зося, не очень здорово информирована. Придется тебя просветить. Симеонов, будь другом, приведи пленного.
Зосе вдруг вся эта сцена показалась совершенно нереальной. Вот стоит ее хороший приятель, младший научный сотрудник Эрмитажа Боря Колобок, на нем офицерский, — а может, это юнкерский? — мундир. На боку кобура. И говорит Колобок о патронах, винтовках и пленных. Может, у него не все в порядке? Позвонить куда-нибудь? Но Симеонов — он же серьезный парень, председатель месткома…
Симеонов
— Посади его, — сказал Колобок.
Парень не спеша сел на пододвинутый стул. Юнкера пересели так, чтобы получше видеть пленного.
— Кончай баланду, — сказал парень высоким голосом. — Закурить лучше дай.
— Фамилия? — спросил Колобок. — Имя?
— Я ж говорил. А сейчас прошу по-человечески: дай закурить.
— Развяжи ему руки.
Парень потер онемевшие кисти и взял «Шипку» у Симеонова.
— Теперь говорить будешь?
— А чего говорить? Все и так знаете.
— Начнем сначала. Некоторые тут наши товарищи еще не все слышали. Как зовут тебя? Ну!
— Про Зою Космодемьянскую слышали, белые сволочи? — спросил пленный.
— Ладно, больше тебя слышали. И про Павлика Морозова, и про генерала Карбышева. А ты Ефимов Владислав, 1948 года рождения, проживаешь на Второй линии Васильевского острова. А если дальше все не расскажешь, морду набьем.
Колобок говорил серьезно, и парню это не понравилось.
— Не имеете права, — сказал он. — Сейчас не война и вы не милиция.
— Что делал в Эрмитаже?
— Ничего.
— А ну-ка, Симеонов, покажи ему свою дуру.
Симеонов полез в обширный карман галифе и извлек оттуда злодейского вида пистолет времен войны за испанское наследство.
— Мы тут шуток шутить не собираемся. И в милицию тебя сдавать не будем. Некогда. Так что отвечай: зачем в Эрмитаж пробрался?
Парень покосился на пистолет, затянулся и сказал:
— В разведке был.
— Вот так-то лучше. Кто послал?
— Ребята.
— Какие?
— Да чего вам говорить, все равно не знаете их. Ну, Колька Косой.
— И что узнать ты должен был?
— Я вам скажу, свои пришьют.
— Не пришьют. А не скажешь, мы пришьем. Сейчас у нас здесь действуют законы военного времени. Ты не смотри, что мы в юнкеров переодеты. Мы такие же советские люди, как и ты, только посознательней тебя. Отвечай, гад, пожалеешь.
И в голосе Колобка прозвучало настолько твердое убеждение в том, что пленный обязательно пожалеет, что парень опустил глаза вниз и спросил:
— А пытать будете?
— Пока без пыток обойдемся. А если будешь упрямиться…
— Ладно, скажу! Только чтоб наши не узнали. Послали меня на разведку, чтобы узнать, какие еще входы есть, чтобы не охранялись.
— Зачем?
— А нам сказали, что, когда Зимний возьмем, можно будет почистить. Как Суворов. Три дня на разграбление, молодые соколы. Вот мы и решили узнать, как скорей других к дворцу прорваться. Чтобы первыми. Тут, еще сказали, и бабы будут.
При последних словах пленного Зося вздрогнула. Ей все еще казалось, что происходит какая-то ошибка, недоразумение. Все выяснится, и этого милого юношу отпустят к маме…