Осень и Ветер

Субботина Айя

— Пойдем, Аль Капоне, тебе категорически необходимо выпить что-то слабоалкогольное и сладкое.

Наиль не сопротивляется, когда я беру его за руку и веду к стойке, где для нас забронированы два столика. Можно было бы уединится и в закрытой части, но тогда это было бы не так интересно и грубо. Здесь же мы у всех на ладони и, вместе с остальными, скованы общественным вниманием и правилами приличия. Я делаю знак бармену и через пару минут перед нами появляются бокалы, украшенные дольками ананасов и зонтиками.

— Это что? — недоверчиво спрашивает Наиль.

Загадочно пожимаю плечами, прихватываю губами трубочку и делаю глоток, выразительно

разглядывая своего спутника из-под опущенных ресниц. В голове, словно карусель, вертятся образы наших поцелуев, шепота в темноте, невысказанных обещаний и ночей из далекого прошлого, в которых я пробиралась к нему тайком, ночью, и долго рассматривала спящим. Я скучаю по тем временам. Так сильно скучаю, что даже сейчас, когда у нас все благополучно — хочется в это верить — сердце непроизвольно делает несколько ударов вместо одного.

Наиль повторяет за мной, сглатывает и облизывает губы, пытаясь распробовать. В наших бокалах «Май Тай» и сочетание белого и темного рома со сладким миндальным сиропом и ликером «Орандж Курасао» идеально, чтобы разогреть кровь до нужной температуры.

Музыка сменяется спокойным медленным ритмом, и я выразительно «стреляю» взглядом в сторону Ветра. Ему нее нужно намекать дважды. Минута — и Наиль забирает бокал из моих пальцев и увлекает на танцплощадку.

Окунуться в его объятия одновременно и желанно, и невыносимо, потому что тело непроизвольно тянется к нему, льнет к теплу мужчины, который может и умеет выудить из меня куда больше, чем просто скучный оргазм. Закладываю руки Наилю за шею, из-за чего буквально прикована к нему собственным «наручником», а он в ответ обнимает меня, позволяя рукам свободно гулять на бедрах. Одновременно и целомудренно, и многообещающе, и кожа под тканью уже горит от потребности избавиться от всего лишнего.

Мы медленно покачиваемся в такт музыке, общаемся безмолвными взглядами и даем друг другу немногословные обещания, что этот вечер и ночь станут особенными.

— Что-то не так? — интересуется Наиль, вскидывая бровь.

— Просто… ммм… — Я вспомнила, как вчера вечером позвонила Карине с просьбой оставить Хабиби на ночь и в ушах отозвался ее многозначительное «Конечно, моя хорошая». Но говорить о таком Наилю я точно не буду, разве что приговорю еще пару таких же коктейлей.

Мне нравится этот вечер. Нравится, что мы можем быть рядом друг с другом, и что даже когда мне приходиться ускользать к новым гостям, чьей появление я не могу пропустить, Ветер всегда в поле моего зрения: то у стойки, то разговаривает с кем-то в свободной зоне. И когда бы я ни нашла его взглядом — он всегда смотрит в мою стороны, словно держит на коротком невидимом поводке.

Что такое свобода? Что такое независимость? Это одиночество или возможность быть собой рядом с человеком, который может и готов принять меня всякую? Сейчас мне кажется, что мы оба знаем — с самого начала, с того самого первого случайного звонка, мы были обречены друг на друга. Даже в моей голове это звучит как какая-то высокопарная дичь, но именно так я нас чувствую — двумя половинами целого, одной душой, которая упала на землю и случайно раскололась, но с тех пор неумолимо стремилась снова стать целой.

Мы наделали столько глупостей. Я наделала. Сколького можно было избежать, если бы мы захотели просто говорить друг с другом, перестали прятаться в собственных уютных безопасных ракушках. Или так должно было быть, и все произошедшее — раскаленные угли на пути нашего сближения, не пройдя которые мы бы никогда не смогли

прийти в эту точку?

Я нахожу Наиля взглядом: он о чем-то разговаривает с высоким мужчиной лет сорока пяти и немного хмурится. Но стоит ему увидеть меня — и на губах появляется загадочная улыбка. Мне даже кажется, что я слышу его безмолвное: «Это платье слишком провокационное, Осень, чтобы ты ходила в нем безнаказанно». Уверена, что через пару дней мне придется рассказать Даниэле все подробности, на которые оно вдохновило моего мужчину, а пока…

Пока мы с Ветром потихоньку ускользаем через черный ход. Стрелки часов приближаются к четырем утра, и если бы не грандиозные планы на продолжение вечера, я бы завалилась спать на любую мягкую поверхность. Нервы все-таки берут свое, даже если теперь можно расслабиться и не переживать за положительные отклики. «Меланхолия» снова показала себя на высоте, и тщеславие во мне ликует, нахлобучивая лавровый венок триумфатора.

— Там, в зале… — произносит Наиль, когда мы едем по ночной столице, держась за руки на заднем сиденье автомобиля. Незачем спешить, хоть нам обоим одинаково сильно этого хочется. — Мне хотелось стать ревностным мусульманином и завернуть тебя во что-то с ног до головы.

— На то и расчет, — подтруниваю я, наслаждаясь тем, как в отместку Наиль чуть сильнее сжимает наши сцепленные в замок пальцы.

В доме тихо — Наиль не знает, но я отпустила и Любу тоже. Осталась только охрана, но я уже смирилась с тем, что эти невидимые парни в черном — неизменный атрибут нашей жизни, и они будут всегда и везде. Я предлагаю Наилю подняться наверх, в большой зал, где он иногда, когда думает, что его никто не видит, играет на пианино. А сама иду в ванну и привожу себя в порядок. Наконец-то можно снять линзы — сегодня они мне уже не понадобятся. Я немного волнуюсь, то и дело возвращаясь взглядом к зеркалу, пытаясь найти в себе изъяны и остановить безумство, на которое отважилась. Но… быть нормальной — так скучно, даже если мне уже почти тридцать и жизнь немного посеребрила мои волосы и оставила незаживающие шрамы на сердце.

Сегодня мы исцелимся. И это стоит риска.

Глава сорок вторая: Ветер

Я сразу понимаю, что далеко идущий план Осени включает в себя не только ночь в ее клубе и ночевку Хабиби у моей матери. По тому, как тихо в доме, я понимаю — моя женщина распланировала все до мелочей. Укор совести больно тычет под ребра невидимым пальцем, напоминая, какой я придурок — второй раз прошляпил свой шанс красиво поухаживать. Разучился, видимо, причем совсем. Да и что было планировать, если еще днем я был уверен, что вечером останусь сам один в пустом доме: без дочери, без женщины, которую люблю больше всего на свете?

Я беру из холодильника шампанское и бокалы, сложенные в корзинку фрукты и какие-то забавные конфеты-сердечками в разноцветной фольге, поднимаюсь на второй этаж и ставлю все это на столик около рояля.

Я пришит к ней сердцем. Пришит не хирургическими нитями, которые могут порваться или пропасть со временем. Я пришит нервами, прошлым, настоящим и будущим, о котором боялся мечтать с того самого дня, как написал идиотское сообщение. Сейчас понимаю, что всегда мечтал о том, чтобы впустить мою Осень в сердце и боялся этого, потому что знал — мне нее оттуда ни за что не выкорчевать. Потому что это не Лейла, одержимость которой я принял за любовь — это с самого начала было настоящее, реальное настолько же, как и необходимость дышать.