Осень и Ветер

Субботина Айя

— Она делала его слабой. — На лице Карины появляется отвращение. — Хотела переиначить в того, кем он не был готов стать. Поэтому я так не хотела видеть тебя его женщиной: не мусульманкам сложно быть рядом с мужчинами нашей веры. Ваша вера не учить послушанию, не учит доверять мужчине не только свою жизнь, но судьбу детей, благополучие семьи. Мусульманский мужчина имеет полное право запретить своей жене работать, потому что это может принижать его достоинство. Может захотеть, чтобы она сидела дома, обеспечивала уют и рожала детей. Ты к такому нее готова.

Я

пожимаю плечами.

— Не готова. — Смысл врать об очевидных вещах? Я бы никогда не согласилась променять свою теперешнюю жизнь на участь безголосой содержанки.

— Но Наиль ради тебя готов пойти против обычаев. Хотя, конечно, большую их часть мы соблюдаем номинально. — Карина улыбается, взглядом давая понять, что «вскрыла» для меня тайну. Тайну, о которой мы обе прекрасно знаем. — Он защитит тебя и дочь любым способом, Ева, пойдет против наших обычаев и порядков. Мне кажется, он бы и жизнь…

Карина вздыхает, но все-таки не отваживается закончить фразу.

— Я знаю, — отвечаю я. Знаю, что мой Ветер ради нас сделает, что угодно, соберет букет из звезд и комет, перевяжет лентой Млечного пути и вручит без слов.

— Ты любишь не простачка с печки, — неожиданно уже более жестко, говорит Карина. — Ты любишь Садирова, а с ним никогда не будет легко.

Киваю. И это тоже не новость, хоть я рада, что его мать сама начала эту тему. Так я понимаю, что мы настроены на одну волну и понимаем друг друга.

— Что бы там ни было между вами, если он тебе нужен — борись за него с ним самим. Ему нужна женщина, которая примет его всякого: и хорошего, и плохого. Женщина, которая не боится трудностей.

— Простота для слабаков, — говорю себе под нос я, уверенная, что Карина не оценит мою колченогую попытку пошутить, но она все слышит и одобрительно улыбается.

В наш разговор вторгается звонок телефона.

Это Наиль. Я знаками показываю, что мне нужно выйти поговорить и ухожу на кухню.

— У тебя все в порядке? — спрашивает он вкрадчиво. Когда я утром сказала, что хочу поехать в гости к его матери, потому что она давно приглашает, и отказываться просто неудобно, Наиль, как мог, дал понять, что не в восторге от этой идеи. Но спорить не стал. Попросил лишь пропускать мимо ушей все, что она будет говорить, и, если станет совсем плохо, уезжать не прощаясь.

— У нас с Хабиби все хорошо, — отвечаю с улыбкой.

Пауза выдает его недоверие с головой, поэтому я вкратце рассказываю о том, как проходит наш визит: о вкусных угощениях, о подарках и разговорах ни о чем. Умалчиваю лишь об откровениях, которые узнала, а в конце говорю, что его мать — прекрасная женщина и в следующий раз нам нужно приехать в гости втроем.

— В следующий раз… — тянет Наиль задумчиво и от непонятной нотки горечи в его голосе мне становится не по себе. — Ну раз уж Хабиби так хорошо с бабушкой, может быть ты согласишься оставить ее с ней на пару часов?

Не то, чтобы я была готова к такому прямо сейчас, но эта мысль уже не пугает меня так сильно, как неделю назад. Что бы

ни случилось, как бы не распорядилась нашими жизнями судьба, Наиль никогда не отберет у меня дочь. Теперь я это понимаю и собственные недавние страхи кажутся до нелепого смешными.

— Что-то случилось? — спрашиваю, прежде чем дать ответ.

— Хочу пригласить тебя выпить кофе, — говорит Наиль, и мы оба знаем, что за теми словами скрывается что-то такое, о чем он не хочет говорить по телефону или в присутствии дочери.

Тревога сдавливает затылок противными ледяными пальцами.

Но я соглашаюсь.

Глава сороковая: Ветер

Я нарочно игнорирую кафе, хоть погоду никак нельзя назвать прогулочной: мелкий монотонный дождь, легкая поволока запаха жженых листьев и неумолимо приближающейся зимы. И все же, мысль о том, чтобы сидеть в застенках душного кафе, когда на улице моя любимая слякоть, кажется просто кощунством. Тем более, что и Ева не равнодушна к дождю — мы об это знаем.

Поэтому я назначаю встречу на набережной. Уже понемногу темнеет, и к тому времени, как приезжает Ева, ряд фонарей уже дарит отражению тусклые желтые огни. Ева идет ко мне: в темно-кремовом пальто, с распущенными, немного спутанными от влажности волосами, с красным зонтом над головой.

В груди болит, и какая-то часть меня отчаянно кричит о том, что я совершаю большую ошибку. Но правда в том, что, кажется, впервые за кучу времени я делаю что-то по-настоящему правильное.

— Кофе, — говорю я и вместо приветствия протягиваю ей стаканчик с моккачино. Это стало для нас чем-то вроде ритуала: приносить друг другу кофе со щепоткой воспоминаний о прошлом.

Ева берет его в сразу же втягивает немного из трубочки. Улыбается, немного жмурясь. Сегодня она, вопреки привычке, не стала надевать линзы, поэтому ее глаза за стеклами очков кажутся до невозможного еще более яркими. Не знаю почему так, ведь должно быть ровно наоборот. Почему-то воображаю, как снимаю их с нее, глажу пальцами маленькие вмятины на переносице и целую веки.

Ручка зонта в моей ладони едва не хрустит, так сильно я сжимаю кулак. Знаю, что еще не поздно все переиначить, прикрыться враньем о том, что просто хотел провести с ней время, ведь всю последнюю неделю мы только то и делаем, что бегаем друг от друга. Но я дал себе обещание, а врать самому себе — удел слабаков.

— Кажется, твоя мама решила превратить Хабиби в маленького избалованного лепрекона, — посмеивается Ева. — Столько подарков за раз ей даже ты не покупаешь.

— Она очень любит внучку, — улыбаюсь в ответ я, хоть в душе все горит от тоски. Достаю из внутреннего кармана пальто документы и передаю их Еве. — Поздравляю, ты теперь официально разведенная женщина со своей прежней фамилией.

Ева поднимает на меня недоуменный взгляд.

— Ты же подписала документы о том, что хочешь, чтобы Новикова… — начинаю я, но Ева кивает, давая понять, что помнит и дело совсем не в этом.