Осень на краю
Шрифт:
– Ну это, знаете, дудки. Чтобы я у вас здесь остался, бездельничал… Да и не везло мне отродясь в преферанс. Вот ежели в покер…
– Нет уж, покер у нас не ведется. Тогда поезжайте без свидетельства. Мы вам после его вышлем. Видите, нам некогда здесь заниматься письменными работами…
– А пожалуй, верно, – согласился поручик. – Только, пожалуйста, господа доктора, и вы, сестрица, не забудьте мне его выслать.
– Да ладно уж, довольно хныкать, – произнес доктор, окончив перевязку.
Подойдя к другому столу, он черкнул
– Нате, не плачьте только!
– Вот спасибо! – воскликнул поручик. – Давно бы так. А то ведь знаем мы вашего брата: непременно забудете!
К тому времени принесли на носилках тяжело контуженного капитана. Его осмотрели, потом обоих офицеров усадили в автомобиль и немедленно отправили в тыл.
– Чаю дать, Варвара Савельевна? – тихо спросил Долгов, который на правах земляка старался заботиться о Варе.
– Да я сама возьму, куда вам, вам некогда, – покачала она головой.
Долгову и в самом деле было некогда: он принимал винтовки у раненых и записывал фамилии, чтобы осталось свидетельство: низший чин или офицер такой-то не бросили оружие на поле боя, не забыли где-то в дороге, а сдали по всей форме в санчасти.
Легко раненный молодой солдат кое-как протиснулся поближе к Долгову:
– Господин фельдшер, не забудьте, пожалуйста, и мою фамилию записать. Ховрин я, Климентий Ховрин. Винтовочка у меня номер… Вот она, господин фельдшер. Как бы не заржавела без меня… Кто ее теперь будет чистить? – сокрушался солдат.
– Да не забуду, обожди ты! Видишь, очередь! – осадил его Долгов.
– Так точно, очередь, – согласился солдат.
– Ты, Ховрин, раньше перевязку сделай, а потом винтовку сдашь, – предложила Варя.
– Так как же? – слабо, устало улыбнулся он, держа на весу, на уровне груди, левую руку, кое-как обмотанную бинтом, пропитанным кровью: должно быть, поспешную перевязку сделал во время боя санитар… Варя слышала, что санитара в этом бою вскоре убило. – Покуда я бинтоваться буду, там очередь пройдет. А мне винтовку… винтовку сдать…
Видимо, для солдатика было куда важнее сдать в полной исправности свою винтовку, чем перевязать рану!
Варя мельком глянула на его руку. Ладно, за полчаса ничего не случится, смерть от потери крови ему, во всяком случае, не грозит – спасибо тому убитому санитару.
– Партию пленных привели! – торжественно провозгласил кто-то, и Варя отвернулась от Ховрина.
В палатку заглянул незнакомый фельдфебель:
– Здравия желаю, вашескобродия. Пленные, так точно. Я вот их сопровождающий.
– Раненые, что ли, есть? – спросил доктор, который звал поручика играть в преферанс.
– Всякие есть, вашескобродие! – доложил фельдфебель. – Так что раненых приказано доставить на перевязочный пункт, а остальных отвезти в штаб корпуса.
– А всего-то сколько человек их?
– Шестьсот человек с лишком, вашескобродие!
– Ого, порядочно,
– Так точно, вашескобродие. Они были в лесочке и совсем не ожидали опасности, а наши зашли с фланга и окружили их, вашескобродие!
– Ну, давай сюда раненых, а остальных можешь вести дальше.
– Слушаю, вашескобродие! – радостно ответил фельдфебель, очень довольный, что избавится от части «груза».
Отсчитали десятка два раненых пленных, а остальных повели дальше.
– Эка наяривают германы! – хохотнул Долгов, стоявший у входа в палатку и видевший, что творилось на улице. – Гляньте только!
Варя выскочила из палатки и поглядела вслед. Пленные маршировали по всем правилам прусской шагистики. Сопровождающий, добавив им: «Шагом марш!» – вдобавок подсчитал ногу: «Ать-два, ать-два!» Они и ударили маршем.
Раненые пленные как ни в чем не бывало встали в очередь на перевязку, дружелюбно раскуривая махорку, которой угощали их русские раненые.
Перевязанные толпились вокруг костра. Весело балагурили друг с другом, все вместе: и немцы, и русские. «Точно между ними никакой войны сроду не бывало», – подумала Варя.
Двое тяжело раненных германцев лежали на носилках. Один все маялся, прося чего-то: не то пить, не то покурить. Его скоро унесли в палатку. Другой лежал вверх лицом, совершенно не шевелясь, будто глубоко задумался о чем-то. Когда его собрались нести на перевязку, оказалось, что он уже не нуждается в ней. Долгов с сердитым и вместе виноватым выражением закрыл ему глаза и вынул кисет – перекурить это дело.
– Тщетно будут ожидать весточки от него на родине, долго и безутешно будет плакать горючими слезами Амалия Карловна по своему ненаглядному сыночку! – сказал доктор-преферансист с пафосной издевкой, но его никто не поддержал.
Доктор насупился и бросил раздраженно:
– Давайте следующего!
Однако вместо «следующего» вошла высокая, изящная женщина с тонкими чертами лица в платье сестры милосердия и косынке, которая, по правилам Кауфманской общины, была завязана, вернее, затянута очень плотно и не позволяла ни одному волоску выбраться на волю. Однако Варя знала, что волосы у женщины золотисто-рыжие, хоть и с сильной проседью, буйно вьющиеся и необыкновенно украшающие ее синеглазое лицо. Сейчас, в косынке, она казалась гораздо старше своих тридцати семи лет.
Это была милосердная сестра санитарного поезда Елизавета Васильевна Ковалевская.
– Варенька, как вы? Все хорошо? Господа, нам забот прибавилось. Наши разведчики буквально в двух шагах, за рощей, наткнулись на немецкий лазарет. Вообразите, эти цивилизованные европейцы, отходя, почти всех своих раненых оставили. Не бросать же их, возьмем с собой.
– Да мы только что человек двадцать перевязали! – ахнул кто-то из докторов. – Может быть, там и те были, из лазарета?
– Вряд ли – известие только что, сию минуту получено.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
