Осеннее равноденствие. Час судьбы

Бубнис Витаутас Юргис Казевич

На улицах уже горели фонари, когда она, сбившись с ног, нажала на ручку двери. Подъезд старого дома окутывал холодный полумрак. Дверь квартиры не открылась. Конечно, это тебе не деревня, хотя и там по вечерам люди двери запирают да окна занавешивают — как в те страшные годы, когда не знали, кто да когда притащится. Она подергала за ручку и услышала шум, музыку. Тогда постучала костяшками пальцев. Ведь точно не заблудилась, в свете фонаря хорошо разглядела и название улицы и номер дома, да и шедшая навстречу женщина

подтвердила: «Точно, точно, вон в окне свет горит». Почему же никто не открывает? Опять побарабанила, потом ударила кулаком.

— Кто-то к нам ломится, погляди, — незнакомый голос ошарашил Матильду; видать, в доме гости, а она тут рвется в дверь.

Дверь открылась, и молодой мужчина в выбившейся из брюк рубашке мотнул лохматой головой.

— Заблудилась, бабуся. Ауфвидерзейн! — ухмыльнулся и захлопнул дверь так, что загремело во всем подъезде.

Матильда растерялась, но тут же пришла в себя. Нет, она не отступится, не выспросив да не разузнав. Такую дорогу ехала, весь город пешком обошла, пока отыскала… Побарабанила. Немного погодя посильнее стукнула по двери.

— Совсем сдурела старуха.

— С лестницы ее спусти! Бродят тут всякие…

— Бабуся, давай по-хорошему, а то…

Матильда торопливо спросила:

— Саулюс Йотаута… Я Саулюса Йотауту ищу.

Дверь открылась шире, но парень, пошатнувшись, загородил проход.

— Саулюса?.. А на что он тебе, бабуся? Никак пригласил позировать? — Захохотал, попятился и стукнул кулаком по двери в конце коридорчика: — Вы там еще живы? Саулюс, вылезай!

Матильда издали глядела на дверь, перед которой стоял парень.

— Саулюс, вылезай из постели, а то бабуся не станет ждать и погибнет твой гениальный замысел…

Скрипнул ключ, и из темноты появился взлохмаченный Саулюс. Матильда вошла в коридорчик.

Саулюс поднял руку к глазам, встряхнул головой.

«Неужели это мой сын, о господи! — вдруг усомнилась мать. — Не лучше ли повернуться да уйти, ведь это точно он, Саулюс. Я не ошиблась, когда постучалась в эту дверь».

— Ты сейчас думаешь начинать ее портрет?..

Саулюс со злостью повернулся к приятелю.

— Перестань, Альбертас! Отойди.

— Ну и личность же ты.

— Хватит! — рявкнул Саулюс.

Дверь, из которой появился Саулюс, снова приоткрылась, из нее выглянула девушка и торопливо запахнула халат на голой груди.

— Саулюкас, не связывайся, — томно сказала она.

В дверях соседней комнаты, откуда доносилась музыка, стояли парень и девушка с сигаретами в зубах.

Саулюс развел руками, ссутулился, посмотрел на приятелей, на мать, опять на приятелей. Окруженный со всех сторон, он как бы звал на помощь. Казалось, вот-вот закричит: «Помогите мне!» Но тут же совладал с собой, выпрямился, засунул руки в карманы брюк.

— Это моя мать.

Тут же исчезла в дверях темной комнаты

девушка, лица приятелей вытянулись. Первым спохватился весельчак, которого Саулюс назвал Альбертасом.

— О соле мио! Нежданная гостья, а я-то подумал… Пардон. Тысячу раз пардон. Пожалуйте в комнату, бабушка.

Не чуя себя, Матильда мимо Саулюса вошла в комнату.

— Да, я мать, — сказала спокойно, но почему-то не смогла произнести имя сына.

— Надо было заранее сообщить, бабушка.

— В незнакомом городе трудно.

— Позвонить могли. Или письмо…

— Устали, наверно?

— Мы тут немножко…

— Присаживайтесь, пожалуйста.

Она слышала слова, но ей было все равно, кто их произносит, она даже глаз не подняла на беспокойно переминающихся приятелей Саулюса. Видела пустые бутылки на столе, пустые бутылки и стоптанные окурки на полу. На электроплитке у стены стояла алюминиевая кастрюля в потеках кофейной гущи. Воздух был спертый, душный, и мать, пройдя к окну, попробовала открыть его. Подскочил Альбертас:

— Пардон.

Голова кружилась, и мать прислонилась к подоконнику; ей стало страшно, что она упадет, именно сейчас упадет.

— Может, в мою комнату перебазируемся, ребята? — позвал Альбертас. — Тут пускай Саулюс с бабушкой.

Они гурьбой повалили в коридорчик, но еще долго за закрытой дверью был слышен галдеж и какие-то шорохи.

— Присаживайся, мама, — попросил Саулюс, а сам развалился на стуле.

Матильда долго глядела на сына, на его пьяное обрюзгшее лицо, трясущиеся губы. Потом сделала несколько шагов, широко размахнулась и ударила его по щеке. Саулюс вскочил, стиснул зубы.

Мать отшатнулась, задела ногой бутылку, и та со звоном покатилась по полу. Саулюс уселся. После долгого молчания спросил:

— Зачем ты приехала?

Матильда сидела, положив руки на колени, поглаживая одной рукой другую; гладила их ласково, с чувством. Ведь больше некому их погладить. Да и им погладить некого.

— Думала, память о родном доме тебе привезу.

— Зря ездила в такую даль.

— Ты даже и во сне его не видишь?

— Хотел бы видеть.

— Как же ты жить будешь, если родной дом?..

— Проклятый дом, — швырнул он страшные слова, как в то лето, когда ушел из дому, даже не обернувшись. — Проклят он, лучше не думать.

Матильде хотелось бы вырвать, с корнями вырвать ненависть сына. Как же она разрослась, если за столько лет не затихла! А ведь он повторил слова папаши Габрелюса, сказанные перед уходом… Саулюс не слышал их, и она ему об этом не рассказывала, но почему так сходно звучат эти слова: «Проклятьем помечен этот дом…» Неужто ее горе и кровь Казимераса не смыли это проклятье? Неужто нужна жертва больше? Кто принесет ее? Саулюс? Господи, он только грубить умеет. Бутылками мостит свою дорогу.