Осенний лист или зачем бомжу деньги
Шрифт:
– Автогеном?
– Окрошка почесал затылок.
– Где его взять, автоген твой?
– И вдруг, ухмыльнулся.
– А я знаю, кто нам поможет! Хоть какой-то с него прок будет… Жди. Я сейчас. Одна нога здесь…
Окрошка не закончил фразу, потому что продолжение звучало бы несколько преувеличено. Он быстро поскакал по лестнице наверх.
Оставшись один, Альфред присел на рулон рубероида. Фонарь выключил, чтобы батарейки не сели раньше времени.
Он почему-то вспомнил тот день, последний день его работы на
'Искре'. Уже почти всех уволили,
На лестнице сновали туда и сюда люди, вынося стулья, кожаные кресла и прочую мебелишку. Телевизор 'Изумруд' пронесли мимо
Альфреда, за ним холодильник 'Саратов', в коем начальник цеха, по видимому, охлаждал водку и боржом. А шестеро рабочих в синих комбинезонах стояли у двери приемной и жестко матерились, обсуждая процесс транспортировки вниз по лестнице тяжеленного насыпного сейфа. Сейф угрюмо стоял рядом и казался неподъемным.
Такое столпотворение в этот день происходило во всех цехах.
Имущество выносилось, грузилось на машины и увозилось в неизвестном направлении. Куда конкретно вывозились вещи и куда потом они девались, Альфред не знал. Этого никто из рядовых тружеников завода не знал. Может быть, они прямиком развозились по квартирам и дачам руководителей подразделений, а может, разгружались на какой-нибудь складе и запирались на замок. А потом на этом складе появлялись высокие начальники, возможно, со своими женами, и распределяли между собой - кому что.
Сюда, во взрывной, Альфред зашел, чтобы увидеться с Наденькой. И проститься, несколько дней назад Наденька сообщила ему, что собирается возвращаться к родителям в деревню, из которой совсем недавно перебралась в город делать карьеру и устраивать свою жизнь.
Наденька стояла посреди приемной, пол которой был засыпан ворохами старых газет, листками инструкций, цеховых приказов и распоряжений.
Глаза у нее были на мокром месте.
– Что мне теперь делать, Алик?
– спросила она, глотая слезы у вошедшего Альфреда.
Альфред растерялся и не ответил.
– В деревню?
– с надрывом продолжала Надя.
– Свиней кормить?
Корову доить? Спину на огороде ломать с утра до ночи?
– А…что…?
– заикаясь, стал лепетать Альфред.
– Что…? Что делать…?
– Вот и я не знаю, что! Не хочу я в деревню. Я там превращусь…, в старуху я там превращусь. Не пройдет и полгода.
До превращения Наденьки в старуху было далеко, она преувеличивала.
Во всяком случае, больше, чем полгода.
Альфред смотрел на Наденькины трясущиеся губы, на ее слезы, дрожащие на кончиках пушистых ресниц, и молчал. Он не знал, что сказать, не знал, что посоветовать девушке, к которой, в принципе, был неравнодушен, но… Но что он может сделать, если и сам не знает, куда ему идти и на что жить? Какое-то время, конечно, можно посидеть на шее у мамы, но одно дело - родной сын, а с Наденькой?
Нет, двоих мама на своей шее не удержит.
Так он ничего и не сказал Наденьке. Из кабинета раздался голос начальника цеха, приказывающей ей зайти за получением очередного распоряжения. Надя ушла к начальнику, а Альфред, смалодушничав
Больше они с Наденькой никогда не виделись. Наверное, уехала все-таки в свою деревню…
Окрошка вернулся не один. За его спиной шел высокий худой старик с белой головой и котомкой на плече.
– Эй, Альф! Ты там не уснул?
– окликнул Альфреда Окрошка, который со света не мог разглядеть его, сидящего на рубероиде.
– А, вот ты где! Дай-ка мой любимый фонарь. Сейчас мы эту дверь вскроем, как банковский сейф.
Бирюк коротко кивнул Альфреду и сказал Окрошке:
– Свети сюда, на замочную скважину, ешкин кот.
– Голос у Бирюка был грубый, чуть хриплый.
– А сам отвернись.
– Что, секреты мастерства раскрывать не хочешь?
– Глаз у тебя, Окрошка, нехороший.
– Чем это, интересно знать, тебе мой глаз не нравится?
– Глупый он у тебя и завистливый. Будешь смотреть, не смогу замок открыть.
– Завистливый?
– Окрошка не стал повторять первого определения.
–
Хорошо. Вообще смотреть не буду.
– Он отдал фонарь Альфреду.
– Пусть вот он тебе светит, если тебе мой глаз не нравится. А я отдохну пока.
Он отошел назад, нашел удобное место на куче рубероида, пристроил свою тощую задницу и, обиженно оттуда засопев, стал ждать. Бирюк порылся в своей котомке, извлек из нее какую-то железку и принялся ковыряться ею в замке. Возился он совсем немного, буквально через десяток секунд в замке что-то защелкало, и Альф услышал, как ригеля из стен стали рывками вползать в дверное полотно.
– Хороший замок, - одобрительно произнес Бирюк, - прочный, и совершенно не заржавел. Только простой больно, как чукча. Без секретов. Ну, что? Дело сделано.
– Дай-ка, дай-ка! Пусти.
– Окрошка мигом поднялся с кучи и, отодвинув костылем Бирюка в сторону, подошел к двери.
– Открывай.
Что стоишь, как обмороженный? Альф, давай, открывай свой Сим-Сим.
Альфред потянул за ручку, и дверь медленно открылась, тяжелая стальная дверь в бомбоубежище, построенное и оборудованное во времена, когда угроза ядерного нападения капиталистических агрессоров ни для кого не казалась пустым звуком. На Альфреда пахнуло сухим холодом и запахом пустого помещения, точнее, отсутствием каких бы то ни было запахов. Он посветил фонарем, и яркий луч света выхватил из темноты стеллажи, на которых стояли какие-то ящики. Много ящиков.
– Ни фига себе!
– выдохнул Окрошка.
– Интересно, что там внутри, в ящиках в этих? Может, консервы?
Часть II.
Тесть.
1.
Идя на встречу со своим тестем, Андреем Валентиновичем Самсоновым, о существовании которого он, естественно, подозревал, но никогда его не видел, Сидоров, что греха таить, слегка волновался.