Осенний лист или зачем бомжу деньги
Шрифт:
– В милицию от Самсонова заявление не поступало?
– Нет никакого заявления. Я же говорю, случайно узнал. В конторе обычная рутина - карманники, домушники, мошенники, маньяки и эксгибиционисты. О трупе в Шугаевке словно забыли все.
– Тогда, с чего ты решил, что старик хочет найти убийц своей дочери? Может, это вообще какой-то другой Самсонов? Мало у нас
Самсоновых что ли? Чуть меньше, чем Сидоровых.
– Тот самый. Я факты сопоставил, и справки кое-какие навел.
Аккуратно. Позвонил своему корешку из Новосибирска со своего домашнего телефона.
Сидоров
– Ну, вот, - сказал он.
– Говоришь: 'не могу я', а сам уже расследование начал. Мне даже кажется, что ты меня ждал. Я прав?
Мотовило кивнул:
– Прав. Я знал, что ты рано или поздно ко мне придешь. Не тот ты человек, чтобы в норе отсиживаться. Да и время, видать, твое подошло. Закончилась релаксация?
– Закончилась.
7.
Уходя в город, Сидоров привычно проинструктировал Окрошку, оставив его за себя главным на заводе на время своего отсутствия, и сообщил об этом всем, кто в тот момент находился в цехе. В принципе, этого объявления можно было и не делать, все и так знали, что Окрошка - самый близкий Ляксеичу человек, его верный адъютант, секретарь и помощник, почти кореш, и что Сидоров всегда, когда покидает развалины дольше, чем на одни сутки, оставляет за себя Окрошку.
Знали и принимали это, как должное.
Вообще-то, корешей у Сидорова не было, существовала некая дистанция между ним и остальными бомжами. Сидоров был одним из них, так же, как они, каждое утро уходил в поиск, был одет так же, как они, в тот же самый сэконд-хэнд с помойки, и даже разговаривал на понятном им языке. И, тем не менее, дистанция существовала. Не
Сидоров ее установил, бомжи сами, чувствуя превосходство Ляксеича в познаниях, навыках и интеллекте, отдавали ему должное и к панибратству не стремились. Дистанция основывалась не на слепом подчинении, а на авторитете - на уважении личности Сидорова и на признании его заслуг перед вольным братством. Особенно сильно его авторитет вырос, когда ему удалось договориться с бригадой сантехников, выполняющей какой-то заказ в близлежащем к развалинам коттеджном поселке и осуществить с их помощью врезку в теплотрассу.
У сантехников имелось газосварочное оборудование, возможность стырить трубы и желание слегка подкалымить. И не важно, кто платит.
А кавардак в делах и нерадивость руководства, царившие в периферийных подразделениях Чубайса, помогли обитателям развалин не замерзнуть в лютые зимние морозы…
Сидорова после того случая зауважали. Сильно зауважали. Даже предложили переселиться из холодной гардеробной в другую бытовку, где было теплей и которая находилась дальше от пролома в стене цеха.
На второй этаж в кабинет начальника цеха сидоров перебрался после своего избрания старшим на заводе. Здесь Окрошка расстарался, мигом провел пиар-компанию. Возражений ни у кого не было - ни против кандидатуры Сидорова, ни против факта избрания старшего.
– Ты что это затеял?
– спрашивал у Окрошки Сидоров, услышав шушуканье бомжей у себя
– Старшим тебя хочу сделать, Ляксеич, - отвечал Окрошка.
– Старшим над всеми нами.
– Зачем это?
– Без старшего нельзя, Ляксеич. Никак нельзя. Перессоримся мы все без твоего мудрого руководства. Перегрыземся насмерть.
– Так ведь раньше у вас здесь никакого старшего не было. Как же раньше-то вы жили?
– А так и жили. Кто во что горазд.
Сидоров почесал макушку и пробормотал задумчиво:
– Да-а-а. Не может русский человек без руководства жить.
Царя-батюшку ему подавай, мудрое руководство. Иначе ляжет, и лежать будет, неизвестно чего ожидая… Ну что ж? Попробую себя в должности императора всея развалин.
– Чего говоришь?
– не расслышал Окрошка.
– Согласен, говорю. Собирай Вече народное.
Собрались все. Обсуждения, как такового не было. Бомжи сразу после короткого вступительного слова Окрошки и представления всем известного кандидата принялись кричать:
– Любо! Ляксеича на царство!
Не поймешь - то ли в шутку так кричали, то ли всерьез, то ли одноногий их так научил.
С этого памятного дня кучка 'искровских' бомжей должна была начать постепенное превращение в более или менее организованное сообщество
– такая была программа у Сидорова и он торжественно донес ее до собравшихся.
– Любо!
– кричали бомжи.
– Теперь у нас все, как у людей будет!
–
До избрания Сидорова они себя, по-видимому, за людей не считали.
Окрошка был наверху блаженства. Отведя Сидорова в его новые апартаменты, он торжественно заявил:
– Теперь, Ляксеич, можешь на работу не ходить. Народ, тутошние бомжи то есть, тебя кормить обязаны. Как старшего над ними, начальника и благодетеля. А я всегда при тебе буду находиться. Тока кликни, и я на трех ногах мигом прискачу.
Сам то он, Окрошка тоже, наверняка, на работу ходить не собирался.
Но Сидоров сразу его огорчил.
– В поиск я буду ходить, как и ходил. Я - здоровый мужик, и сам себя прокормить в состоянии. В нашей жизни бомжевой преференций ни для кого по определению быть не может. Уразумел?
– Чегой-то? Каких таких перфораций?
– А таких! Руководство нашим сообществом я буду осуществлять во внерабочее время. На общественных началах, так сказать. И ты губу не раскатывай. Завтра кем наряжаешься - беженцем или воином-интернационалистом?
Окрошка надулся как мыльный пузырь, даже радужные пятна на щеках и лбу появились, и ушел. Но через полчаса поскребся в дверь приемной, лично установив этим некую субординацию, и когда Сидоров разрешил ему войти, сказал:
– Ты, Ляксеич, мужик мудрый. Все правильно рассудил.
– Окрошка был тертым калачом и понимал - с начальством надо не конфликтовать, не дуться на него, а хвалить и всячески потакать, тогда все путем будет.
– Молодец, что понял, - отозвался Сидоров, осматривающий буржуйку, подарок бомжей.
– Так кем ты завтра рядишься?