Осенний лист или зачем бомжу деньги
Шрифт:
– Афганцем. Народ наш что-то беженцев не очень…
Сидоров улыбнулся:
– Ладно, афганец иди, отдыхай.
– А ты, Ляксеич все ж не забывай, кто тебя сюда привел, - не удержался Окрошка.
– Не забуду, - пообещал Сидоров.
…Именно он, Окрошка, привел Сидорова на завод в мае две тысячи первого года.
Он тогда в роли глухонемого инвалида собирал деньги с пассажиров пригородного поезда. А тут настоящие глухонемые, люди ущербные, а потому злые и в силу одинакового
Окрошку из электрички, как щенка, хорошо еще, что на остановке, могли бы и на полном ходу. А остановка была - Шугаевка.
Окрошка огляделся и, заметив вдали оттаявшие дачные участки, решил, раз уж он тут оказался, проинспектировать их на предмет потенциальной добычи. Успешно просочившись на территорию садоводческого общества мимо сторожки, почему-то не облаянный собаками, Окрошка поскакал на костылях подальше от опасного места.
На одном из участков он увидел бородатого длинноволосого человека в бушлате и резиновых сапогах, что-то рвущего в огороде. С виду - бомж, но бледный. Бомжи, они и зимой загорелые, а к весне и вообще - черные, как негры. Грязь приобретению подобного оттенка тоже способствует.
– Э, мужик!
– позвал Окрошка.
– Ты там что, весенние подснежники собираешь?
Мужик поднял голову, и Окрошка поразился выражению его глаз. Они были серые, но казались белыми - выцветшими и какими-то неживыми. А лицо у мужика было худое и бледное, как у выходца с того света.
Окрошка даже вздрогнул и незаметно перекрестил свой впалый живот. А мужик вдруг улыбнулся, но как-то грустно.
– А подснежники только весенними и бывают, - сказал он.
– Летом они не растут.
– Да ну?
– иронически произнес Окрошка.
– Ну да, - в тон ему ответил мужик с неживыми глазами.
– Заходи.
Перед калиткой стоишь.
– А это твоя дача?
– Моя. Заходи, не бойся.
– А чего мне бояться, я человек вольный. Захочу, и без твоего приглашения зайду.
– И зашел.
– Ты бомж?
– спросил мужик, когда Окрошка подошел к нему.
– Это ты почему так решил?
– Сам же сказал - вольный человек. Да и воняет от тебя.
– Воняет, не нюхай, - обиделся Окрошка, но тут же забыл про обиду.
– Так ты лук тут собираешь?
Мужик пожал плечами.
– А я не знаю, что это, - сказал он.
– Вышел в огород, смотрю - травка какая-то из земли пробивается.
– Это лук, - тоном специалиста сказал Окрошка.
– Солнышко пригрело, он и попер из земли. Видать осенью луковицы не все выкопали, в земле оставили. Вот он и прет. Весна, все к солнцу тянется.
– Окрошка задрал голову вверх и подставив щетинистые щеки лучам солнца, улыбнулся.
– Весна! Тепло, как летом. Солнышко пригревает. Эх, окрошечки бы сейчас! К твоему луку огурчик бы, яичко, сметанку, колбаски бы… А давай окрошку сделаем? Чегой-то я есть захотел.
Мужик
– У меня кроме лука к окрошке нет ничего.
– Совсем ничего?
Мужик отрицательно покачал головой.
– А чем ты питаешься?
– поинтересовался Окрошка.
– Со вчерашнего дня ничем. Продукты были, но за зиму все съел.
Вчера последнюю перловку сварил. А сегодня вот, - мужик указал на пробивающиеся из земли тоненькие зеленые перышки лука, более похожие на молодую осоку, - только это.
– Небогато живешь, - констатировал Окрошка.
– Ты что, здесь зиму перезимовал?
– Перезимовал, - вздохнул мужик.
– Только надо говорить не 'зиму перезимовал', а просто 'перезимовал'. Масло масляное получается.
– Грамотный? Как звать-то тебя, грамотей?
– Алексеем Алексеевичем Сидоровым.
– Длинно. А меня коротко зовут - Окрошка.
Сидоров скупо улыбнулся.
– Окрошка, потому что окрошку любишь?
– Не то слово. Я ее, окрошку эту каждый божий день есть могу, и не надоест нисколько. Даже зимой могу. И в завтрак и в обед, и заместо ужина. Ночью спроси: 'Окрошка! Окрошку будешь?'. Скажу: 'Давай!'.
Окрошка - это ж сплошные витамины и удовольствие… Ну, ладно. Нет у тебя ничего, и ладно. Ты мне, Ляксеич лучше расскажи, что делать будешь, коли у тебя кушать нечего. Ты что, и дальше будешь на этой даче сидеть? Ждать, когда плоды-ягоды у тебя на огороде вырастут?
Сидоров пожал плечами.
– Долго ждать придется, - продолжал Окрошка.
– Что-то не пойму я.
Жратвы у тебя нет. Денег походу тоже. На бомжа смахиваешь. Худой, одеженка так себе. Но жилплощадь, - он указал на домик Сидорова, вросший в землю, - вроде как имеется. Ты кто, Ляксеич?
– Да, наверное, все-таки бомж, - предположил Сидоров.
Окрошка откинул голову назад, внимательно осмотрев нового товарища. Предложил:
– Напарником ко мне пойдешь? Выглядишь подобающе для нищего. Как будто болел долго. Таким из жалости подают. Пойдешь?
Сидоров не стал возмущенно отвергать Окрошкино предложение.
Подумал и согласился. К прежней жизни возвращаться он не хотел, а жить как-то было надо. Наплевать на все и жить, вспомнил он слова капитана Мотовило.
Так он стал бомжем.
Окрошка, стуча костылями по бетонному полу, обходил вверенный ему
Сидоровым цех, где проживало вольное братство. Встал он рано, бомжи вообще рано вставали - кто рано встает, тому бог дает. Но Окрошка поднялся раньше всех. Прошелся по бытовкам, колотя костылем в каждую дверь.
– Подъем, бойцы!
– кричал он как дневальный в казарме.
– Подъем!
Тревога! На зарядку становись! На туалет три минуты! Подъем!
– Щас встаем, - отвечали ему одни.
– Да пошел ты! Сами знаем, - отвечали другие.