Осенний лист или зачем бомжу деньги
Шрифт:
В умывалку не пришел никто. За несоблюдение гигиены Сидоров их ругал, и многие его слушались. А Окрошку можно было и послать куда подальше.
Выпроводив всех (на заводе, кроме Альфреда, остался один только бывший уголовник, пожилой бомж по прозвищу Бирюк), Окрошка побрел к лестнице. Альфред, наверное, еще спит. Сидоров, уходя, приказал
Окрошке никуда своего родственника не пускать и вообще, присматривать за ним.
Но Альфред не спал. Он стоял на площадке нижнего этажа, почесывая под пиджаком бока, искусанные за ночь клопами, и смотрел в темный провал лестничного
– Что не спишь, родственник?
– спросил Окрошка.
– Я бы на твоем месте спал бы и спал. Да не могу, выполняю поручение Ляксеича.
– Выспался уже. Весь день вчера спал. А потом ночью еще, - ответил
Альфред и протянул Окрошке руку.
– Меня Альфред зовут.
– Альфред? Не русское имя. Ты еврей, что ли?
– Мама у меня еврейка. А отец русский. А ты что, евреев не любишь?
– Да мне по хрен. У нас тут полный интернационал. Я, например, кто такой по нации - сам не знаю. Мама татаркой была, а кто отец - без понятия… Я так просто спросил. Имя у тебя чудное. Язык сломаешь.
Давай просто Альф?
– Хорошо, - согласился Альфред.
– Мне теперь все равно. Альф, так
Альф.
– Пошли, Альф, подремлем еще чуток, - предложил Окрошка и сладко зевнул, широко открыв редкозубый рот.
– Не хочется, - ответил Альфред и снова посмотрел в темноту подвала.
– Что ты туда все смотришь?
– спросил Окрошка.
– Там нет ничего интересного. Все проверено-перепроверено на тыщу раз. Хлам один.
– Вспоминаю. Там должен быть вход в бомбоубежище. Дверь такая…железная.
– Нет там никакой двери, Альф. Я не помню, чтобы она там была. Не видел, значит, нет ее. Факт.
– Есть. Точно помню. Я же в этом цехе много раз был. Работал я здесь на 'Искре' когда-то.
Окрошка изловчился и, переложив костыль из правой руки в левую, почесал у себя под лопаткой.
– Ну, и что стоишь?
– спросил он.
– А что делать?
– не понял Альф.
– Иди и убедись, что ее там нет. Или есть…
– Как же я смогу убедиться? Туда пролезть невозможно. Все завалено.
– Разбери завал. Делать тебе все равно нечего. На работу тебя
Ляксеич пущать не велел. Разбирай себе потихоньку. А я пойду, вздремну малость. Что-то я умаялся, пока всех с постелей поднимал, да из цеха выгонял.
И Окрошка ускакал в свою конурку, а Альфред, оставшись один, немного подумал и стал методично разбирать завал. Работа продвигалась медленно, потому что хлама было очень много, а проход узкий и многие ступени в подвал оказались расколотыми и раскрошенными до основания. Из них торчали железные прутья арматуры.
Можно было легко о них запнуться и разбить голову. К тому же было темно, свет в цех проникал только через стеклянный фонарь на крыше, половина шипок которого была забита фанерой и досками. Работа по расчистке лестничного марша заняла у Альфреда не меньше часа. На
'Ну, можно считать, дверь я нашел, - подумал Альфред, - А как же я ее открою? Без ключа-то…?'.
И все же он не оставил своих попыток проникнуть в бомбоубежище, в котором по его мнению вполне могло находиться что-нибудь интересное.
А если даже там и нет ничего, все равно - лишнее жилое пространство не помешает. Должен же он, новоиспеченный бомж внести свою лепту в общее дело бытия вольного братства!
Альфред попытался подойти к двери ближе, но не смог - путь ему преградила куча старых рулонов рубероида. Их и не взяли-то бомжи потому, что добыть из кучи и использовать их, было невозможно по причине того, что весь рубероид спекся, и вся куча представляла собой монолитную глыбу, состоящую из картона и битума. Альфред ухватился за один верхний рулон и попытался его оторвать. С трудом, но это ему удалось. Остальные рулоны тоже отрывались, правда,
Альфред обломал все ногти пока смог расчистить проход к двери.
Откинув от себя последний рулон, он услышал цоканье Окрошкиных костылей и увидел луч света, нервно прыгающий по кучам мусора.
– А раньше ты не додумался фонарь принести?
– раздраженно спросил он у остановившегося на последней ступеньке Окрошки.
– А у тебя языка нет попросить?
– не менее раздраженно ответил одноногий бомж.
– Я же не знал, что у тебя фонарь есть…
– Что я, хуже других? Почему бы мне фонаря не иметь? Да и мусор-то таскать, зачем тебе фонарь? Пока бы ты упражнялся, батарейка села бы к едрене Фене… Ну, где тут дверь твоя?
– Окрошка направил луч фонаря прямо Альфреду в глаза, тот прикрылся рукой, сказал:
– Правей свети. Вот дверь. Говорил же, здесь бомбоубежище.
– Ух, ты! И, правда. Дверь. Что не открываешь?
– Закрыта она, наверное…
– А ты пробовал? Пробовал, говорю, за ручку потянуть?
– Не-а…
– Так попробуй. Чего встал, как статуя?
Альфред подергал ручку, дверь стояла мертво, словно ручка была прикручена к самой стене.
– Говорю же, закрыта… Замок тут. Да и не может она быть открытой. В бомбоубежище всех и каждого никогда не пускали. Это объект гражданской обороны.
– А ну дай. Отойди в сторону. Малохольный. Гражданская оборона!
Объект!
– разорялся Окрошка.
– Дай я попробую. Фонарь лучше подержи.
И костыли. Родственник!
Окрошка уперся единственной ногой в порог и, ухватившись обеими руками за дверную ручку, потянул дверь на себя всей малой массой своего тщедушного тела.
Ух! Эх! Кряк! Дверь стояла мертво, как приваренная.
– Хрен там! Закрыта, сволочь!
– обиделся на стальную дверь Окрошка.
– Говорю же, закрыта, - снова повторил Альфред.
– Ее только автогеном можно взять.