Осенний призрак
Шрифт:
Ей предстоит говорить целый час. О чем? Эти молодые люди, кажется, знают о жизни все — и в то же время ничего. Не стоит недооценивать их жизненный опыт, и все-таки… Что они знают о преступлениях, о насилии? По крайней мере, некоторые из них сталкивались с чем-то подобным дома.
Как Туве. Я ударила Янне у нее на глазах. Как я могла?
Они ждут.
Проходит минута, другая, а Малин до сих пор не произнесла ни слова.
Ученики недовольно ерзают на стульях.
— Я работаю с тем, — начинает Малин, — что принято называть преступлениями
Она делает паузу; аудитория напряженно ждет.
— …и убийствами. Вам известно, что такое происходит даже в нашем относительно спокойном городе.
Дальше все идет само собой. Малин рассказывает о типичных ходах в расследовании, приводит примеры из своей практики, оставляя в стороне самое страшное.
— Мы делаем все, что в наших силах, — заканчивает она. — И надеемся, что работаем не напрасно.
Недомогание прошло — сконцентрировавшись на докладе, Малин будто забыла о нем. Но когда ученики начинают расспрашивать ее об убийстве, которым она занимается сейчас, Малин чувствует, что силы ее на исходе.
— Благодарю вас за внимание, — говорит она, прежде чем слушатели успевают задать очередной вопрос, и сходит с кафедры.
Зал оглашается аплодисментами, снова слышится свист.
«Это часть ритуала, — думает Малин. — Они будут аплодировать и свистеть независимо от того, о чем им рассказывают: о полицейском расследовании или о Холокосте».
У выхода к Малин Форс подходит ректор.
— Все прошло хорошо, — говорит она. — Они даже задавали вопросы, чего почти никогда не делают. Их явно заинтересовал ваш рассказ.
— Я заметила, — соглашается Малин. — Вопрос в том, чему мне удалось сегодня их научить.
Ректор приобнимает Малин за плечи.
— Не будьте слишком требовательны к себе.
Малин хочет выскользнуть из ее объятий, но ректор смотрит ей в глаза, словно удерживая взглядом.
— Вы сами видели, что они кое-чему научились, и я благодарна вам за это. Чашечку кофе? Можно в учительской.
К своему собственному удивлению, Малин соглашается.
Вальдемар и Юхан ушли в буфет, оставив Ловису Сегерберг одну в «бумажном Аиде». Чем бы ей сейчас заняться: сесть за компьютер Фредрика Фогельшё или порыться в какой-нибудь папке с бумагами?
Ловиса задумывается и почему-то вспоминает Малин Форс. Неужели правда то, что о ней говорят? Что она вела машину в нетрезвом состоянии, но дело замяли; что как только расследование закончится, она отправится в реабилитационный центр для больных алкоголизмом? Все мы люди, и даже стражи порядка иногда совершают ошибки. Непогрешимые, самоуверенные типы даже в полиции никому не нужны. Смогут ли коллеги обойтись без Малин? Вряд ли, она из тех, на кого всегда можно положиться, кто задает в группе тон.
Может, стоит побеседовать с ней за чашечкой кофе как женщина с женщиной?
Ловиса тут же отгоняет эту мысль, поднимается и
На полке у двери лежит одинокая черная папка. Бог знает, как она туда попала. Ловиса берет папку и возвращается на место. Внутри три чистых листа бумаги, а под ними конверт без штемпеля. Под конвертом Ловиса обнаруживает еще один лист, на котором что-то неразборчиво написано от руки.
Ловиса чувствует, как время остановилось и у нее холодеет внутри.
Не это ли письмо они искали здесь все эти дни?
Биргитта Свенссон откидывается на спинку зеленого кресла и откусывает от марципанового пирожного. Малин греет руки, обхватив ладонями чашку.
Сейчас они одни в учительской и наслаждаются тем покоем, который навевают только запах свежесваренного кофе и вид стеллажей, уставленных книгами.
— У нас в школе есть одна серьезная проблема, — говорит Биргитта, — издевательства над маленькими и слабыми учениками. И что бы мы ни делали, нам никак не удается ее решить.
— Вам не дают покоя какие-то конкретные хулиганы?
Малин вспоминает парней из поселка Юнгсбру, которых допрашивала несколько лет назад в связи с расследованием убийства. Они держали в страхе всю школу.
— Если бы все было так просто! — восклицает Биргитта. — Вчерашние жертвы становятся на место истязателей. Хулиганы приходят и уходят, а проблема остается.
— И как же вы пробовали ее решить?
— Устраивали лекции, занятия в группах, индивидуальные беседы. Это как заразная болезнь, которую не остановить никакими средствами. Иногда нам казалось, что мы победили ее, однако потом все начиналось опять.
— Может, это все-таки вопрос времени? Уйдут нынешние старшеклассники, — и проблема постепенно разрешится сама собой.
— Но ведь школа и сейчас должна нормально работать!
Малин вспоминает Туве. «С ней такого никогда не случалось. Что бы я делала, если бы над ней издевались в школе? И думать об этом не хочу».
— На прошлой неделе, — продолжает ректор, — одному восьмикласснику натерли щеки наждачной бумагой в школьной мастерской. Оказалось, что группа восьми- и девятиклассников преследовала его только за то, что у его родителей старый автомобиль. Представляете? Каждый считал себя вправе обидеть его всего лишь потому, что это делали другие. Мы так и не нашли главного виновника, только соучастников.
Свенссон тянется за новым куском миндального пирожного.
— Наждачной бумагой, — повторяет Малин. — О боже!
— Он действительно выглядел ужасно, — вспоминает Биргитта. — Лицо как кровавая маска.
Напротив входа в школьную столовую висят плакаты, призывающие дружить со всеми и никого не оставлять в одиночестве. «Любой человек уникален!»
«Утопия, — думает Малин. — Покажи горло, и кто-нибудь обязательно вонзит в него клыки».
Может, Йерри Петерссон с Фредриком Фогельшё всего лишь показали горло?