Осенний призрак
Шрифт:
«Он может мне приказывать, — рассуждает Малин. — Сейчас ему нетрудно будет доказать, что я алкоголичка».
— Иди к черту, — отвечает она, а мысленно просит: «Скажи, что любишь меня».
— Малин, — в голосе Янне больше нет злобы. — Возьми себя в руки. Туве нужна мать. Обратись за помощью, если не справляешься сама.
Харри Мартинссона все еще нет на месте.
Руки у Малин трясутся, и она несколько раз несильно бьет кулаками о стол, чтобы унять волнение.
До чего еще я могу дойти? Как отпустила я Туве на улицу ночью? Как я могла потом напиться?
Она
— Я был в туалете, — объясняет Харри, усаживаясь за свой стол.
Сейчас у него тот же взгляд, что был утром, когда он встретил Малин у дверей полицейского участка: дружеский, доброжелательный и в то же время обеспокоенный. Харри нисколько не злится, он смотрит на нее с сочувствием.
Малин отворачивается.
Харри все понимает, и он, конечно, думает то же, что и Свен: «Дадим ей закончить расследование, а потом займемся ее проблемой».
Сейчас Харри обеспокоен больше обычного.
— Что-нибудь случилось? — спрашивает он. — Ты выглядишь…
— Не надо, Харри. Давай работать.
«К черту помощь, — думает Малин. — Мне нужны Туве и Янне.
Ведь так?
Мне нужна моя жизнь.
Или все-таки я не справлюсь сама?»
Перед ней возникает лицо психоаналитика Вивеки Крафурд. «Я всегда к вашим услугам, Малин».
К ее столу подходит ассистент полиции Аронссон с какой-то бумагой в руке.
— Я только что из архива, — говорит она. — Им потребовалось некоторое время, чтобы откопать это давнишнее дело. Больше там нет ничего, что касалось бы Фогельшё. В 70-х годах старик Аксель серьезно изувечил одного из своих работников. Пострадавший ослеп на один глаз.
57
— Я упал на землю, а он все продолжал хлестать меня кнутом. Спина горела. Я повернулся, пытаясь подняться, и подставил под удар глаз.
Еще один голос в расследовании. Малин и Харри беседуют с Сикстеном Эрикссоном в его комнате дома престарелых «Серафен». Из окна гостиной открывается вид на парк: голые деревья тяжело раскачиваются на ветру, дождь прекратился.
В семьдесят третьем году Сикстен Эрикссон по вине Акселя Фогельшё ослеп на один глаз. Обстоятельства этого происшествия изложены в бумагах, найденных в архиве. Эрикссон нанялся разнорабочим в замок Скугсо. Однажды он въехал в двери часовни на тракторе и сломал их. Взбешенный Аксель так избил его, что несчастный лишился глаза. Суд приговорил графа Фогельшё к штрафу и выплате пострадавшему минимальной компенсации.
Эрикссон сидит напротив них на диване с повязкой на одном глазу. Другой, когда-то серо-зеленого цвета, сейчас словно выцвел от глаукомы. На стене за спиной Сикстена висят репродукции картин Бруно Лильефорса: [76] лисицы на снегу, тетерев в лесу. Вся комната, как и ее хозяин, буквально пропитана запахом табака.
— Было такое чувство, что у меня в голове лопнуло яйцо, — вспоминает Сикстен Эрикссон. — До сих пор не могу забыть тот момент.
Медсестра, проводившая полицейских в его комнату, сказала, что старик совсем слеп. Второй глаз поражен глаукомой. Малин смотрит на Эрикссона и отмечает про себя, что, несмотря на увечье, держится он довольно бодро.
76
Бруно
— Конечно, я хотел бы, чтобы Аксель Фогельшё понес более суровое наказание, — продолжает старик, — но ведь это известное дело: у кого в руках власть, того трудно заставить платить по счету. Он отнял у меня один глаз, болезнь — другой, вот и все.
Суд, приговоривший Акселя Фогельшё всего лишь к штрафу, вошел в положение обвиняемого: Сикстен Эрикссон действительно сильно повредил дверь часовни, так было написано в бумагах.
«Очевидно, что старик не мог сейчас отомстить графу, убив его сына, — думает Малин. — Но чего можно ожидать от самого Акселя Фогельшё, если он способен на такое?»
— Чем вы занимались после этого? — спрашивает Харри.
— Работал на заводе НАФ, пока тот не закрылся.
— Вам удалось перебороть свою ненависть к Акселю Фогельшё?
— А что мне еще оставалось?
— А боль прошла? — задает следующий вопрос Малин.
— Нет, но я научился жить с ней… Нет боли, к которой нельзя привыкнуть, — продолжает старик после небольшой паузы. — Со временем она как будто отделяется от тебя.
Малин чувствует, что теперь атмосфера их беседы не та, что в начале: в голосе Эрикссона появился холодок, доверительность постепенно сменилась отстраненностью. Интуиция подсказывает ей следующий вопрос:
— Ваша жена жива?
— Мы никогда не были женаты официально, хотя жили вместе с восемнадцати лет. Она умерла от рака печени.
— У вас есть дети?
Прежде чем старик успевает ответить, в комнату входит медсестра, молодая блондинка в форменном голубом комбинезоне.
— Время принимать лекарство, — объявляет она, направляясь к Сикстену Эрикссону.
— Сын, — отвечает старик на вопрос Малин.
— Один сын?
— Да.
— Как его зовут?
Медсестра осторожно закрывает за собой дверь, а Эрикссон улыбается.
— Свен Эвальдссон, — отвечает он, спустя несколько секунд. — Он взял фамилию матери и вот уже много лет живет в Чикаго.
Автобус тяжело движется вверх по Юргордсгатан. За окнами мелькают унылые лица пассажиров, их силуэты кажутся размытыми за мокрыми стеклами.
Малин и Харри в задумчивости стоят на пороге дома престарелых и смотрят на дождь.
— Ведь и те крестьяне-арендаторы наверняка знают о случае с Сикстеном Эрикссоном, — говорит Харри. — О нем, должно быть, помнят здесь до сих пор.
— Даже если они и знают об этом, то, скорее всего, не смогли связать его с нашим делом, — отвечает Малин. — Или же просто не хотели о нем говорить. Их можно понять: ведь нет никакой гарантии, что Фогельшё снова не станет хозяином Скугсо, так что лучше молчать.
Они направляются к машине, когда у Малин звонит телефон.
На дисплее незнакомый номер.
— Малин Форс.
— Это мама Ясмин.
Ясмин? Разве у Туве есть подруга с таким именем?
И тут Малин вспоминает женщину в палате реабилитационного центра и ее дочь в инвалидном кресле. «Настоящая мать, — снова думает она. — Что бы я делала, если бы такое случилось с Туве?»