Осенняя молния
Шрифт:
— Э-э-э, — начал было охранник.
— Приемные часы с двенадцати до шестнадцати, — пропела Ольга. — Я вовремя.
— А-а-а… А халат?
— Кончились халаты. Вы записали меня? — Точилова не стала дожидаться ответа. Покачивая бедрами, она неспешно прошествовала дальше по коридору, примерно представляя, куда ей надо идти… Так, второй этаж, с лестницы направо, палата номер двести шестнадцать…
Сергей, облаченный в больничную пижаму, сидел в палате на одной из коек и играл в шашки с соседом — тощим молодым парнишкой, у которого ритмично дергалась щека.
— Вот это да, — выдохнул он, увидев Ольгу. —
Та улыбнулась. Невесело так.
— Держи, — протянула она ему сверток. — Это тебе.
Кнехт, с удивлением взглянув на женщину, развернул бумагу и пленку. Три темно-красные розы. Почти черные.
— Зачем? — спросил он внезапно хриплым голосом.
— Не знаю, — ответила она. — Правда, не знаю. Просто шла сейчас между въездом на территорию и главным корпусом, увидела, и… Рука сама полезла в сумку. В последнее время я слишком много всего делаю по наитию. Наверное, кто-то за меня решил, что так надо. Я пришла к тебе, Сережа…
Сергей покосился на соседа, которого все происходящее очень интересовало.
— Пошли в коридор, погуляем, — предложил он.
— Конечно.
Мужчина и женщина покинули палату и молча прошли в конец коридора, где было не слишком людно.
— Ты невероятно красива, — сказал он. — Я ждал, что ты придешь.
Ольга промолчала.
— Что с тобой происходит? — спросил Кнехт.
— Я сама не знаю, что со мной. Просто очень болит сердце. Дышать трудно. Меня аж затрясло, когда я увидела эти цветы… И поняла, что не могу не взять их для тебя… Но лучше ты скажи, что происходит с тобой? Только честно. Мы оба были на грани больших неприятностей, надеюсь, ты понимаешь?
— Мне противопоказаны сильные эмоции, — вздохнул Кнехт. — Да, это последствия той самой проклятой травмы. Синдром… как они его называют… Каталепсия или катаплексия, не совсем понял. Приступы начинаются неожиданно. Но, — Сергей вздохнул еще раз, — вполне себе предсказуемо.
— Скорую необходимо было вызвать?
— Да, Оля. Спасибо, что ты не растерялась. Могло быть хуже.
— То есть, спровоцировать приступ может испуг или большая радость, к примеру?
— К сожалению.
— И что говорят врачи? До какой степени это может быть чревато?
— Вплоть до… — Кнехт поиграл скулами. — Пугают инсультом. Неизвестно, что хуже…
— Так тебе получается — даже сексом опасно заниматься?
— Просто сексом — нет… Но то, что было у нас — это ведь больше, чем секс. Гораздо больше.
Ольга кивнула, с трудом проглотив комок в горле.
— Сейчас могут принудительно на ВТЭК направить, — пробормотал Сергей. — Права точно отберут, это и к бабке не ходи.
— Ну так ты сам подумай: на дороге же неизвестно что случится может… Перед тобой чужая авария, или какой идиот через улицу понесется. Тебе тормоз давить, а ты сознание теряешь…
— Да понимаю я все, Оля… Просто давно такого не было, уже года два как… Ну, голова, конечно, побаливала, но несерьезно. Думал, дело на лад пошло, отпустило. А тут прихватило так сильно, как никогда раньше… Ладно. Мне кажется, хорошо, что мы с тобой не успели друг к другу привыкнуть…
— Ты действительно так думаешь?
— А ты полагаешь иначе? Мы, по сути, знакомы считанные дни. А еще — я это хорошо запомнил — ты говорила, что не можешь все время находиться
Ольга молча закусила губу, отвела глаза в сторону.
— Это тупик, Оля, прости за пафос. Нам замечательно вдвоем, но теперь я прошу: оставь меня. Уходи прямо сейчас. С тобой я не смогу быть спокойным… Ты отдаешь себя всю без остатка, но и требуешь от других того же. По-иному с тобой невозможно. Чем это рано или поздно для меня закончится — понятно. Мы взрослые люди, можем говорить друг с другом откровенно, вот и я говорю сейчас так. Я люблю тебя, Оля. И потому не хочу, чтобы твое будущее прошло в ненужных заботах об овоще, которого когда-то звали Сергеем.
— Оль, а где твое изображение?
— Не знаю, что-то со связью… Или вебка глючит.
— Ох ты, как непривычно и неправильно! Я настроилась тебя видеть, а сейчас что делать?
— Давай просто так поговорим…
Ольге не хотелось включать камеру. Услышав звук вызова, она посмотрелась в зеркало и решила, что выглядит, мягко говоря, не лучшим образом. Из больницы она вернулась домой словно на «автопилоте», с трудом воспринимая окружающее и изо всех сил стараясь выглядеть невозмутимой — спасибо приобретенным брюкам и (в особенности!) Светиной курточке… Войдя в квартиру и проверив, заперта ли входная дверь, прошла в комнату. Хотела снять туфли, но одна уцепилась ремешками за ногу. Сбросить не получилось, а разбираться, как отцепить, Ольга уже не могла — ее душило и корежило. Так в одежде и одной туфле женщина упала на кровать лицом вниз и начала плакать — горько и зло. Ольга громко всхлипывала, била ладонями по одеялу, кусала подушку и содрогалась всем телом…
Comme j'ai mal Je n'verrai plus comme j'ai mal Je n'saurai plus comme j'ai mal Je serai l'eau des nuages Je te laisse parce que je t'aime Je m'abime d'etre moi-meme Avant que le vent nous seme A tous vents, je prends un nouveau depart. [3]3
Если вы проплакали без перерыва час или около, вам после этого лучше не показывать лицо никому. В том числе и близкой подруге.
— Ладно, Оля, я уже чувствую, с тобой что-то не так. Расскажешь? Но если не хочешь, не говори…
— Хочу, Ленчик. Вот прямо сейчас сяду поудобнее и выговорюсь…
И Ольга рассказала подруге все. Начиная с подготовки к «тематическому» эксперименту, и заканчивая сегодняшним визитом в клинику.
— …Ты плачешь? — удивилась Точилова, заслышав с той стороны экрана характерные звуки.