Ошеломленный

Доуз Эми

Я бы сделал что угодно, чтобы стереть воспоминание о том, как она плакала, когда я разбил ее сердце.

Каждый раз, когда я вспоминаю этот момент, мне становится тяжело дышать. Как будто сожаление и вина давят на мою грудь грузом в несколько тонн, наказывая меня за то, что я натворил.

То, что я наговорил Фрее, было непростительно. Я оттолкнул свою лучшую подругу, потому что она сказала, что влюблена в меня, и ненавижу себя за это. Конечно, она важна для меня. Но любовь? Я не готов к такому. Мое сердце не выдержит такого признания сейчас.

Я сделал ей больно, и это значит, что я навеки ее потерял и теперь должен страдать от последствий.

Услышав, как дедушка повторяет свой вопрос, я прочищаю горло и стараюсь не обращать внимания на свои скачущие мысли и тихий писк медицинских приборов.

– Конечно, мне нравилось играть в футбол, дедушка. – Я шмыгаю носом и отворачиваюсь. – Почему ты вообще такое спрашиваешь?

Он прикрывает глаза, морщась от боли в своем теле. Затем он смотрит на меня.

– Я боюсь, что заставил тебя заниматься тем, чего ты не хотел. Боюсь, что заставил тебя гнаться за моими мечтами вместо своих.

– Совсем нет. – Я беру его слабую руку, стараясь не сжимать ее слишком сильно. Контраст его старой, обветренной ладони с моей – это образ, который запомнится мне на всю жизнь. – Я всегда хотел играть в футбол. Ты подарил мне эту возможность.

– Не в этом сезоне, – грустно отвечает он, качая головой. – Маки, ты изменился в этом сезоне.

– Что ты имеешь в виду? – Мое сердце замирает от его слов.

Я не хочу, чтобы он думал о таких вещах в свои последние дни. Разве он не понимает, что я сделал все возможное, чтобы он мной гордился? Чтобы жить согласно тому, чему он учил меня с детства? Он должен это знать.

– Тебе не нравится играть в Глазго. С тех пор, как ты перевелся, ты сам не свой. Мне больно видеть тебя таким.

Я мотаю головой.

– Я рад, что я здесь. Конечно, мне в этом сезоне пришлось нелегко с командой, но я все исправлю, как всегда.

Мои слова – правда лишь наполовину. Я не говорю ему, что этот переход стал самым тяжелым за все мои годы игры в футбол и я из кожи вон лезу, чтобы вернуть свою концентрацию.

Он медленно сглатывает и морщится, пытаясь сесть.

– Мне просто горько от того, насколько ты здесь несчастлив, зная, что ты переехал ради меня.

– Дедушка, – я выпускаю его руку, чтобы он мог устроиться поудобнее, – я здесь, потому что я этого хочу. Ты мне очень дорог. Я хочу, чтобы ты знал, – у меня срывается голос, а глаза начинает жечь, – ради тебя я готов на все, что угодно. Ты мой герой.

Глаза дедушки краснеют от слез. Он щиплет себя за переносицу, а затем накрывает мою ладонь своей.

– Но я больше не самое важное, что есть в твоей жизни. Как и футбол, раз уж на то пошло. Помнишь, я говорил, что ни о чем не жалею? Маки, это было не совсем правдой.

Страдание в его глазах отдается в моем собственном сердце. Я знаю, что он сейчас чувствует не физическую, а эмоциональную боль.

– О чем ты говоришь? – спрашиваю я в недоумении.

Он тяжело вздыхает и мгновение задумчиво смотрит

в потолок.

– С тех пор, как умерла твоя бабушка, я не могу перестать думать обо всем, что должен был для нее сделать. Мне стоило чаще покупать ей цветы и осыпать ее подарками. Чаще говорить, что люблю ее. Господи, лучше бы я вместе с ней смотрел ее любимые передачи, вместо того чтобы постоянно смотреть свои чертовы футбольные матчи.

Внезапно в моей голове вспыхивает воспоминание о лице Фреи, когда я подарил ей те гвоздики. Ее улыбке, когда она увидела свою новую милую кружку. О том, как неожиданно она заплакала, когда мы доставляли спасенных котят их хозяевам. Мое сердце начинает бешено колотиться в груди, когда я вспоминаю, как мы часами сидели на ее диване, болтая ни о чем за просмотром дурацкого «Хартленда».

Я смотрю вниз, вдруг осознав, что мои руки сжаты в кулаки. Разжав пальцы, я вытираю скользкие от пота ладони о свои джинсы. Я невольно прокручиваю в голове все, от чего я отказался.

Прерывистый вздох дедушки возвращает меня в реальность.

– Когда я оглядываюсь на проведенное с твоей бабушкой время, я жалею, что так мало наслаждался ее присутствием. Мне жаль, что я не ценил, насколько счастливым она меня делала. – Он смотрит на меня суровым взглядом. – Это очень важно – найти женщину, с которой ты сможешь остепениться и просто быть счастливым.

Его красочные слова вызывают у меня улыбку.

– Любой мог увидеть, что ты делал бабушку очень счастливой.

– Да, я знаю. Но теперь, когда мое время подходит к концу, я с абсолютной уверенностью могу тебе сказать, что футбол – это последнее, о чем я сейчас думаю. – Он смотрит на меня умоляющими глазами, в глубине которых собираются слезы. – Я сбил тебя с пути, Маки. С самого твоего детства я учил тебя держаться подальше от женщин, чтобы не отвлекаться. Но я никогда не хотел, чтобы ты сторонился той самой.

У меня кружится голова, пока я пытаюсь переварить его слова. Он говорит о Фрее? Недоверчиво мотая головой, я сглатываю, пытаясь увлажнить свое пересохшее горло.

– Что ты имеешь в виду под «той самой»?

Он пытается повернуть голову, чтобы лучше меня видеть, но, кажется, это действие причиняет ему боль. Он протягивает руку, чтобы сжать мое запястье.

– Я говорю о женщине, ради которой хочется все бросить. Как когда твой папа встретил маму.

Я откидываюсь на спинку кресла и потираю затылок.

– Ты всегда говорил, что папа отказался от своей карьеры, когда встретил маму. Что он упустил грандиозную возможность.

Дедушка медленно мигает и разочарованно поджимает губы.

– Так и было, но ты думаешь, он пожалел об этом? – спрашивает он с озорным огоньком во взгляде.

Я тихо смеюсь.

– Надеюсь, что нет, учитывая, что он уволился из-за меня.

Дедушка улыбается в усы.

– Вот именно. Он встретил свою даму сердца в восемнадцать. А ты свою нашел сейчас… в Рыжике.