Ошибка "2012". Джокер
Шрифт:
Однако и здесь теплилась жизнь.
На импровизированной скамеечке сидели двое весьма потасканных местных. Они жгли костёр, закусывали какой-то едой, разложенной на мятой газетке, и чинно вели разговор — неспешный и задушевный. Естественно, по очереди прикладываясь к бутылке. Пластиковой, необъятной, ядовито-оранжевой...
Мгави зафиксировал их для себя как полностью безобидных и на время забыл об их существовании.
Быстро нагнувшись, он поднял кирпич, выдернул из бачка какую-то железяку и, укрывшись за скелетом автомобиля, обратился в слух. Когда же вражеский
— Ар-р-р... — Мгави метнулся было к Горилле, но тот оказался достоин своего тотемного знака Он с лёгкостью уклонился от железяки, кнут грозно свистнул в ударе... Хвала всем Богам и особенно Барону Субботе, что вскользь. Попал бы точнее, и не выдержали бы даже сросшиеся панцирные рога
— Ар! — Мгави поймал нужный ритм, и всё лишнее в этом мире для него исчезло. Время, пространство, чувства, добро и зло — прочь, прочь! Остался только Чёрный Буйвол, идущий в сокрушительную атаку.
Раз! И он достал супостата копытом. Два — взял Гориллу на рога. Три — швырнул наземь, точно смятую тряпку, и растоптал.
Это было даже не боевое искусство гудаби. Это была первобытная, необузданная стихия.
Смотреть на то, что осталось, впоследствии было страшно даже многое повидавшим милиционерам...
„Чёрный Буйвол медленно вернулся к обычному человеческому восприятию и вдруг почувствовал, насколько усгал. Так бывает всегда, когда воин без остатка выплеснет себя в битве — и победит, ибо по-другому нельзя.
Хотелось лечь и уснуть...
— Эй, паря, — услышал он вдруг. — Выпить хочешь? Давай вали к нам.
Один из двоих россиян, так и не поднявшихся со скамеечки, приветливо махал Мгави рукой. Ею приятель крепко прижимал к груди заветную оранжевую бутыль. Только что завершённый бой был стремительным и быстротечным; успели ли эти люди вообще хоть что-то понять?
«Выпить», — повторил про себя Мгави. Встрепенулся и, не задумываясь, махнул в ответ:
— О, конечно же хочу. Валю немедленно.
Мамба, чёрная дура-корова, перед поездкой в
Россию наговорила ему вполне достаточно чепухи, но в одном она была несомненно права: никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах ни один русский не станет отказываться от водки. Это аксиома, данность, закон, настолько глубинный, что его невозможно нарушить.
— Ну ты, паря, здоров мужик, — уважительно встретил Мгави второй россиянин, тот, чья очередь была держать на коленях бутыль. — Как ты этих косоры- лых-то упаковал!.. Гастарбайтеры, маггь их. Куда теперь ни сунешься, везде они. А нам — от ворот поворот. Ненавижу. — Излив таким образом свою ненависть, он тут же подобрел и протянул Мгави руку. — Ну, здоровы будем... Гавриил я. По батюшке Евстигнеевич...
— Штемберг, — пожал эту руку Мгави. — Борис Мокеевич Штемберг.
— Да хоть Кацман Абрам Абрамович, — заржал первый россиянин. — Главное, чтобы человек был хороший. Не черножопый и не косорылый... Чтобы звучал гордо - — Он кивнул, поморщился и перевёл взгляд на бутылку.
–
Сейчас же на свет Божий появился стакан, называемый в народе «нолторастиком». Из бутыли полилась пенная струйка — но не оранжевая, а бледно- синяя. Или так казалось по контрасту с цветом бутыли? Да с поправкой на предрассветные сумерки?..
— Клавка двойным гоном гонит, натурпродукт, Божья слеза, — с чувством прокомментировал Гавриил. — Ну а колер, это уже от нас, мы к нему антифриз помаленьку мешаем для здоровья и для букета.. Пей, Боря Мокеич, не боись, это тебе не палёная из опилок... Нектар!
Действительно, напиток оказался бескомпромиссным, брутально крепким, а что касается букета, так Мгави на своём веку чего только га пил.
— Ну что, Мокеич, пошло? Упато? Зацепило? — осведомился первый россиянин. — На-ка вот, закуси «братской могилой»'. Или вот возьми капустки похрумкай. Ну? Что я говорил — вещь!
— Да уж, — кое-как отдышался Мгави, сплюнул и залез пальцами в початую жестянку с мелкой рыбёшкой. — Вешь... И упало, и зацепило...
Ром, что подавали в кабаках на Тортуге, казался ему теперь минеральной водичкой.
— А не то, — сплюнул Гавря.
– А помнишь, Ге- ныч, застой? Как «коловорот» нили?
— «Коловорот»? — удивился Мгави.
В голове начинало шуметь, по жилам разбегалось пульсирующее тепло, и настроение быстро по-
■ «Братская могила*– здесь: банка килек а томате.
шло вверх. «А может, не так всё и плохо в этой долбаной России? Если в ней живут такие люди, как Гавря, Клавка и этот.» как его... Геныч?»
— А то сам будто не помнишь, — подмигнул Гавря. — Берёшь клей БФ. опускаешь в него сверло с намотанной ветошью — и на полную скорость... Вж-ж-ж! — он звучно проглотил слюну, — и вся гадость на тряпке, а в таре, — он снова сглотнул, — остаётся «шило». Не медицинский спирт, конечно, но очень даже и ничего...
Мгави потянулся к капусте.
— К слову сказать, — вмешался Геныч, — я на эту капусту особо налегать не советую. Не знаю как сейчас, а раньше её квасили в бетонных бункерах — дом поместится. Ходишь, значит, по этой капусте с лопатой, ходишь... то хабарик бросишь, то сморкнёшься, то, извиняюсь, по малой нужде...
В это время со стороны шоссе грохнуло, ухнуло, заскрежетало, ударило железом в железо. Мощно, впечатляюще и похоронно. Так, что замолкли птицы, уже репетировавшие встречу дневного свегила.
Мгави почему-то стало смешно. То-то будет хлопот дорожной полиции с абсолютно трезвым водителем бетоновоза, необъяснимо улетевшего с чистого и сухого шоссе... По идее, надо было бы сконцентрироваться и убрать астральную смазку. А с другой стороны, чего ради затевать лишнюю трату сил? Он здесь наследил уже сверх всякой меры, — что убирай одну из второстепенных отметин, что не убирай...
— Ни хрена ездить не умеют, — сделался суров Геныч. — Напокупали прав. Всякие там черножопые и косорылые. А русскому человеку в России теперь не пройти, не проехать...