Ошибка грифона
Шрифт:
– На кого, на кого? – переспросил Варсус. Его взгляд из василькового постепенно делался василисковым.
– На положительного героя. В каждом американском фильме есть такой положунчик. Разумеется, бывший супермен и герой всех войн. Теперь отошел от дел, живет на ферме и разводит кроликов. И тут появляется банда негодяев. Положунчик не хочет с ними связываться, считая, что он уже свое отвоевал. Три четверти фильма бандиты вытирают об него нос, отбирают игрушки, поджигают ферму, наконец убивают его любимого кролика. А весь зал
Дафна невольно улыбнулась, оценив точность характеристики. Действительно, Варсус и Мефодий задирали друг друга почти непрерывно. Но Буслаев делал это в лоб, без большой затейливости, методом «Ворота, ворота! Я баран! Иду напролом!». Варсус же пока чуть отступал и казался образцом терпения. Но в этом терпении было что-то дразнящее, заманивающее, обманчиво смиренное. Точно сильный противник намеренно позволял чуток покуражиться над собой, чтобы получить моральное право врезать посильнее ему.
– Не дождешься! Не возьму я пулемета! – буркнул Варсус, но, видимо, был уже недалек от этого.
Дафна выудила из рюкзака одетого в комбинезон Депресняка и, пытаясь накормить, щекотала ему нос сушеными кальмарами.
– Надо где-то переночевать! – сказала она. – Поздно уже. Может, к нам, в общежитие озеленителей?
– Нет уж, – сказал Варсус. – Никаких общежитий! У меня есть идея получше!
Он погрел руки о стаканчик, выпил свой «растворимо» и таинственно позвал Мефодия и Дафну за собой.
Вскоре они уже были на месте.
Мефодий стащил мокрую куртку.
– Ну и где тут можно одежду повесить? – спросил он.
– Где хочешь, там и вешайся! – разрешил Варсус.
Буслаев накинул куртку на батарею и расправил ее, чтобы она сохла.
– Да нет проблем! – сказал он. У него никогда не было проблем, зато потом они всегда возникали у окружающих.
– Все же я хотела бы понять, зачем мы сюда забрались! – сказала Дафна.
– А что, разве плохо? – удивился Варсус. – Тепло. Дождь не капает. Датчики везде. Климат-контроли. А виды какие! Лучше, чем в любом отеле.
– Все равно как-то неудобно!
– Чего неудобного-то? Мы не пачкаем. Газетку постелили. Культурно сидим и режем себе колбаску, – продолжал бубнить Варсус. – А если тебе категорически не нравится Третьяковская галерея, тогда пошли в Исторический музей!
– Нет уж! Раз пришли в Третьяковку, будем сидеть в Третьяковке! – заупрямился Буслаев.
У него с двенадцати лет была жуткая аллергия на музеи, театры, выставки и любые организованные зрелища. Единственное, что могло его развлечь, – это перспектива поудирать от охраны и подурачить камеры. Дафна улыбнулась.
– Ладно, мальчики! – сказала она. – Вы тут сидите режьте колбаску, а я скоро.
– Куда ты?
– Секрет!
Она как шарфик перекинула через плечо кота (Варсус
– Красивая! Она даже в темноте красивая! – вздохнул Варсус. – Эй! Ты что, перегрелся? Не вытирай об меня пальцы! Они же в колбасе!
– Прости, я задумался! – извинился Мефодий.
– Почему-то ты всякий раз задумываешься, когда я называю Дафну красивой! Давай я буду называть ее страшной, если тебе так легче!
– Давай, – согласился Меф. – Заметь, ты сам предложил!
Варсус сердито засопел. Он сидел в музейной полутьме, в синеве ночных ламп, освещавших картины, и производил совершенно ежиные звуки.
– Ладно! – проворчал он. – Замяли! В конце концов, нам вместе в Тартар лезть, а мы каждую секунду ругаемся…
– …из-за страшной Дафны, – напомнил Меф.
Варсус еще немного посопел.
– Она не страшная, – выдавил он.
– А мораль? – спросил Меф.
– Чего «мораль»?
– Какая из этого следует мораль? Что надо всякий раз к ней бросаться, когда она несет пакет с одним яблоком? Или уступать ей в метро место, когда свободен весь состав?
– Девушкам надо помогать! – с негодованием воскликнул Варсус.
Мефодий усмехнулся:
– Да кто ж спорит? Да только знаю я таких помогальщиков! Некрасивая девушка может в одиночку вагоны разгружать, максимум ей дадут тачку побольше и заботливо попросят не надрываться. Зато к красивой, которая в одиночку несет хомяка, будут подваливать целые толпы!
Варсус с осуждением посмотрел на Буслаева.
– Дафна – мой друг детства! – строго сказал он.
– Надо же! А я в детстве дружил с плюшевым медведем! – сказал Мефодий.
Эдемский пастушок сдул со лба волосы.
– Не задирайся! – сказал он. – Вы с Дафной соединены навечно. Ваша связь нерасторжима. Если кто-нибудь из троих – ты, Дафна или я – хотя бы на миг перестанет это понимать, это сразу обрушит его в Тартар, но уже не на правах разведчика, а на правах постояльца!
В тихом голосе Варсуса была даже не убежденность, а абсолютное знание, что все так и будет. Он говорил, а на них пристально смотрели картины. Иван Грозный на соседней стене убивал своего сына. Царь слушал, и умирающий сын слушал.
Мефодию стало жутко.
Через какое-то время по залу прошел охранник. Он едва не наступил на расстеленную газетку, которая, как и Буслаев с Варсусом, находилась под мороком невидимости, и удалился.
– Свинство! Чуть колбасу нашу не раздавил! Вот из-за таких вот оболтусов люди перестают ходить в музеи! – пожаловался Буслаев. – Кефир будешь?
– Нет, – отказался Варсус.
– Это правильно, что завязал пить на работе. В кефире алкоголь.
– Опять задираешься? Я же тебе сказал: если захочешь «на шесть и по хлопку» – я всегда к твоим услугам…