Ошибка грифона
Шрифт:
– Чуть позже! – сказал Мефодий. – Сейчас я ем. После еды сорок минут нельзя.
– Это правильно! – одобрил Варсус. – Хороший культурист, если хочет набрать массу, должен иметь те же жизненные идеалы, что и послушная свинка. Десять часов в сутки спать, шесть раз в сутки есть, не переутомляться, не бегать, не терять массу и вести напряженную желудочную работу.
– Я не культурист! – нахмурился Меф. – Я никогда в жизни не качался. Отжимания, брусья, турник и беговые кроссы. А теперь мне и не надо… И вообще я бессмертен! Тысяча лет
– Ну это если не пропустишь саблей по шее, – резонно заметил Варсус.
Мефодий лег на ближайшую банкетку, закинул под голову руки и закрыл глаза. Варсус бродил по галерее, останавливаясь у картин. Изредка, становясь двухмерным и плоским, он запрыгивал в картину, и тогда то рядом с вернувшимся ссыльным на картине «Не ждали», то на коленях у портрета Льва Толстого возникал худенький, с острыми плечами паренек в свитере просторной вязки, похожем на кольчугу. Кстати, не исключено, что это и была кольчуга, замаскированная под свитер. Эта мысль уже несколько раз приходила Мефодию в голову.
Наконец Варсусу надоело бродить по картинам. Он выпрыгнул из очередной и, оставляя на полу мокрые следы, отправился к Мефу. С его свитера стекала вода.
– Чуть в море не утонул! – пожаловался он, дожевывая яблоко, похищенное с одного из натюрмортов. – Айвазовский опасен! На его картинах выживают только водолазы.
– Вакидзаси! – перебил его Меф.
Эту игру они начали еще вчера в Эдеме. Суть ее была проста: по очереди называть мечи, пытаясь выискать такой, который другому окажется неизвестен.
– Поясной японский! – сразу откликнулся Варсус. – Носится в паре с катаной. Длину клинка называть?
– Да ну ее. Твой ход!
– Анелас, – сказал Варсус.
– Европейский, четырнадцатый век. Клинок сужается к острию… Русский меч!
– Как скандинавский, только более легкий и длинный… Дзюттэ!
– Или дзитте. Тоже японская игрушка.
– Да, – согласился Варсус. – У меня был такой перед рапирой. Удобное оружие противника ловить. Ловишь, отводишь – и сразу штопорную маголодию.
Мефодий поморщился:
– Не люблю сложное оружие. У всякой сложной железки всегда один неожиданный плюс и целая куча вполне ожидаемых минусов. Арей говорил, что если уж давать кому-то по голове, то чем-то предельно простым. У простоты намного больше граней, чем у сложности.
Варсус доел яблоко и, подув на огрызок, вернул его в соседний зал на натюморт, спрятав под изображенную на картине дичь.
– Опять! – сказал он.
– Что «опять»?
– Ты постоянно говоришь «Арей». Раз в десять минут. Даже чаще!
– Серьезно? – озадачился Меф.
– Да. У тебя из десяти цитат восемь из Арея и только две из прочих классиков. Ты просто как зомбированный!
Буслаев сердито вскочил. Он чувствовал, что Варсус прав, и это было обидно вдвойне. Неужели он так зависим от Арея, что это бросается в глаза?
– Пошли! – потребовал он.
– Куда?
– Все
– Созрел для драки? Неужто? А как же твое пищеварение? – насмешливо спросил Варсус.
– Идем, пока Дафна не вернулась!
– Погоди, только газетку уберу! Надо оставить все культурно! – По тому, как нарочито медленно Варсус сворачивал газету, Мефодий угадывал, что ему хочется драться ничуть не меньше. Только он это скрывает.
Они телепортировали во двор Третьяковки и придирчиво оглядели его. Что ж, места хватит.
– Начинаем? – предложил Мефодий.
– Минуту! Надо подстраховаться, а то еще увлечемся! Морок может соскочить.
Материализовав крылья, Варсус неторопливо облетел двор, аккуратно залепляя кружочками колбасы все выходящие сюда камеры. Мефодий следил за ним снизу. Варсус напоминал студента-второкурсника художественного или архитектурного вуза, у которого после мучительной чесотки в лопатках вдруг прорезались крылья. Худенький, пшеничные волосы давно свалились бы на глаза, если бы их не удерживал обруч. Закончив украшать камеры колбасой, Варсус выбросил газетку в урну и тщательно вытер руки влажной салфеткой.
– Вот я и готов! – сообщил он, и в его вытянутой руке вспыхнула рапира.
Отпрыгнув, Мефодий извлек спату и, не теряя ни секунды, атаковал. Он не любил давать противнику время изучать себя и свое оружие. Зачем? Арей – опять Арей! – утверждал, что противник в бою не должен иметь времени думать. Он должен видеть твой сверкающий клинок, жалящий его со всех сторон, и больше, по сути, ничего. В этой ситуации он не сможет ничего планировать, вспоминать удачные связки, комбинации. Одна мысль должна биться в его сознании – бежать, спастись любой ценой.
Меф был уверен в своей атаке. Колющий, рубящий (разумеется, в меру осторожно, чтобы не нанести Варсусу раны) – и сразу же на возврате меча удар навершием в челюсть. И хватит со светлого. От колющего Варсус ушел, красиво отклонив корпус. На рубящий Мефодию не хватило половины шага, потому что Варсус искусно сместился в неудобную для Буслаева сторону. Удар же навершием вообще не состоялся, потому что яростная сила толкнула Мефодия в грудь. Выбила дыхание и впечатала спиной в постамент бюста Третьякова.
Мефодий вскочил, размахивая спатой. Варсус уже отнял от губ тростниковую дудочку и придирчиво ее разглядывал.
– Сфальшивил немного. Ниточка вот прилипла! – пожаловался он, снимая ее двумя пальцами.
Буслаев прыгнул на него со спатой, но опять вытер спиной памятник, так толком и не заметив, когда Варсус успел поднести дудочку к губам. И опять вскочил, и опять бросился. И снова оказался на земле. Раз за разом он упрямо атаковал, но только себе же делал хуже, потому что никак не мог прорваться к Варсусу. Тот защищался рапирой очень стабильно, а маголодии, которые выдыхала его тростниковая дудочка, всякий раз отбрасывали Мефодия назад.