Ошибка молодости (сборник)
Шрифт:
Влюбился в девушку и Миша Пряткин, самый завидный из одноклассников: отличник, спортсмен, синеглазый красавец.
Вот тогда-то и стала появляться на зеленой стене подъезда та самая надпись цветным мелом – «Зойка – сука!». И тогда же у Раи началась ежеутренняя забота: смыть пораньше это безобразие, чтобы спозаранку все это не увидели соседи, спешащие на работу.
А беззаботная Зойка ничего не знала, пока однажды мать не заночевала у дальней родственницы в Орехове-Зуеве.
Девушка с удивлением посмотрела на
На перемене спросила у Томы:
– Видела?
Та скривилась:
– Да уж, как не заметить?
– И кому это надо? – удивилась наивная Зойка.
– А ты морду повыше задирай! – зло бросила Тома и проводила взглядом, полным тоски и отчаяния, Мишу Пряткина, идущего по коридору.
Зойка вздохнула и опять ничего не поняла. Что она сделала плохого? И кому?
На выпускном вечере, несмотря на все усилия и старания девочек, Зойка, конечно, была самой красивой. Правда, поплакала неделю – платье-то у портнихи сшили, а вот на туфли и прическу не хватило.
Клара ее утешила:
– Прическа тебе не нужна – твои волосы надо просто распустить, и это будет красивее любой прически. А про старые туфли не думай – при твоей красоте на них никто и не посмотрит. Мужики на это вовсе внимания не обращают.
– А девочки? – всхлипнула Зойка.
– А они по-любому тебя не простят! – рассмеялась Клара.
– За что? – удивилась Зойка.
– За все, – с коротким вздохом ответила соседка. – И за наивность твою и беззлобность заодно.
Школу окончили – Раиса наконец вздохнула полной грудью. В Зойкином аттестате одни тройки. Наплевать! А вот что дальше? В техникум она не хотела – опять учиться? Ну уж нет! Хватит с нее страхов и унижения!
И Зойка устроилась официанткой в ресторан. Взяли ее туда с удовольствием. Клиенты – в основном мужчины с Кавказа или просто «деловые» (а кто мог позволить себе в те времена ресторан?) – мечтали сесть за Зойкины столы. Заигрывали и предлагали счастливую, беззаботную жизнь: от ужина и поездки на море до полного содержания и даже законного брака.
Поклонники охапками дарили Зойке цветы, отсылали коробочки с золотыми украшениями и французскими духами. Она не брала ничего.
Жить стали полегче – прибавилась еще и Зойкина зарплата. Раиса брала половину дочериных денег – на хозяйство. Остальные копила ей на наряды. Зойка приоделась – платья, туфли, пальто. В ресторане всегда кто-то чем-то подторговывал. А вот духами пользовалась польскими и сережки носила дешевые.
Тома поступила в Плехановский институт, специальность – товаровед. Мать ей говорила, что при такой профессии голодать она никогда не будет.
На курсе образовывались парочки, только Тома ходила в гордом одиночестве. Подруг у нее не было, кавалеров тоже. Иногда звала Зойку попить кофейку. Жарко
Зойка вздыхала:
– А у меня одна беготня, спина мокрая, ноги опухают. Клиенты достают.
– Сама виновата, – припечатывала Тома. – Пошла в халдейки – вот и терпи. Раз на большее мозгов не хватает.
Миролюбивая и невредная Зойка со всем соглашалась – такой вот характер.
Рая Тому ненавидела, завидовала, что у той студенческая легкая жизнь, что думать ни о чем не надо. Всего полно: и еды, и тряпок. Студенты – это не буйные, пьяные и назойливые сладострастники из ресторана. А дочери говорила:
– Что ж лучшая подруга тебя на вечера институтские не зовет? Или в театры, в киношку?
Зойка горестно вздыхала:
– Не пара я ей, мам. Ну что она про меня скажет? Подавалка из кабака? Даже техникум не осилила. Живу в коммуналке, отца нет. Книг не читаю. Стыдно ей за меня.
– Стыдно! – возмущалась мать. – За друзей стыдно быть не может! – И горестно добавляла: – Дура ты у меня, Зойка! Не серости она твоей боится, а красоты! Сама-то урод уродом! И тут ни тряпки не помогут, ни книжки прочитанные.
Зойка на мать обижалась и за подругу жарко заступалась. Всегда.
Но однажды все-таки Томку попросила:
– Возьми меня на новогодний вечер. Мы же подруги. А то в Новый год у меня одна компания – мама да Клара. Тоска.
Тома от возмущения задохнулась:
– Куда тебе? Там одни студенты! А ты – туда же, в калашный ряд.
Зойка впервые обиделась. Так обиделась, что дверью со всей дури шарахнула – штукатурка посыпалась. К телефону не подходила и дверь Томе не открывала. Та злилась – такое случилось впервые. Вышла Зойка из повиновения, вышла. Столько лет терпела, а тут… Мать Томе сказала:
– Возьми эту убогую. Что тебе, жалко? Не конкурент она тебе – коровища необразованная. Рот открыть не может. Глазами своими коровьими глупыми – хлоп-хлоп.
Тома решила подумать. Подруг, кроме Зойки, у нее не было.
Кстати, творения на стене по-прежнему появлялись. Каждое утро.
Тетки у подъезда продолжали бедную Зойку осуждать:
– Ишь, пошла, королевишна! А задом-то вертит! Вот прям сейчас этот зад и отвалится! А тряпки какие! Все яркое, заграничное! Сиськи вывалит – и вперед! Вокруг не смотрит! Взгляд поверх людей! С прищуром.
Не знали дворовые сплетницы, что «взгляд с прищуром», так же как и гордо вскинутая голова, – следствие сильной близорукости, а не гордыни. Тряпки – от спекулянтки Любки, тоже официантки. Да еще и ношеные – так дешевле. А про «вываленную напоказ грудь» – не помещалось Зойкино богатство в широкое декольте. Никак.