Ошибка в объекте
Шрифт:
— На случай, если он вздумает поймать такси или уехать куда-нибудь на автобусе,— сказал подошедший Мамукелашвили,— вон под теми деревьями стоит наша машина. Светлые «Жигули».
— Остается выяснить самую малость,— сказал Демин.— Действительно ли это Нефедов или же мы его придумали.
— У вас нет его портрета?
— Портреты есть… но на некоторых он еще школьник с короткой стрижкой и, конечно, без усиков, на некоторых в таком ракурсе, что только эксперты могут сказать наверняка… И все-таки, все-таки… Это он. Значит, у Тетрадзе остановиться не решился. Смотрите, поднимается… И ребята вместе с ним.
— Они пошли выпить вина,— безошибочно определил Мамукелашвили.
— Вы знаете эту девушку? — спросил Демин.
— Не знать такую девушку… Преступно. За это сажать надо.
— Может, подойти к ней?
— Попробую,— Мамукелашвили легкой вечерней походкой приблизился к скамейке, радостно воскликнул и присел. На лице его светилась неподдельная улыбка, он болтал без умолку, и Демин с нетерпением ждал, когда же он наконец даст возможность девушке сказать несколько слов. Но вот заговорила и она. Мамукелашвили осуждающе качал головой, дескать, нехорошо с заезжими чужаками разгуливать в такой хороший вечер, девушка что-то отвечала, смущалась, видимо, обещала в дальнейшем все свои симпатии отдавать только местным.
Показался Нефедов. Теперь Демин уже не сомневался — это был он. В его походке, во взгляде проступала настороженность. Не так ведут себя люди, чувствующие полную безопасность. Мамукелашвили тоже его заметил, но остался сидеть. Нефедов хмуро посмотрел на него, сел с другой стороны от девушки, неохотно протянул руку. Видно, девушка предложила им познакомиться. Демин уже хотел было уйти еще на один круг по площади, но вдруг услышал радостный крик Мамукелашвили.
— Валя! Валентин! Иди сюда!
Ничего не оставалось, как подойти. Приближаясь к скамейке, Демин чувствовал, что волнуется.
— Знакомься, Валя… Это Мария, или, как у вас говорят, Маша. А это Сергей.
— Валентин,— Демин пожал руку Маше, на секунду ощутив ее узкую ладошку, потом Нефедову. У того рука была сильная, сухая.
— Сергей,— сказал Нефедов, пытливо глянув Демину в глаза.
А через два часа, исколесив Лагодехи вдоль и поперек от заповедника до автобусной станции, они подошли к дому Марии, где и остановился Нефедов. Дом был двухэтажный, сложенный из громадных горных булыжников, скрепленных цементным раствором. Глухой забор продолжал стену дома. В темноте журчал невидимый ручей, пахло южными цветами, и небо над Лагодехами казалось нарядным от изобилия звезд. Пора было прощаться. Осторожно оглянувшись, Демин увидел, что на углу покуривают двое ребят, по переулку медленно идут еще двое.
Открылась калитка, показалось недовольное женское лицо. Пока Нефедов что-то объяснял, оправдывался, Мамукелашвили дал знак, и в калитку вслед за Деминым вошли еще четверо. Небольшая лампочка, подвешенная к углу дома, после темной улицы казалась яркой и сильной.
— Не переживайте, мамаша! — куражился Нефедов, не замечая, что окружен.— Доставил вашу дочку в целости и сохранности, такую дочку беречь, мамаша, надо…
И вдруг осекся, заметив что в небольшом дворе людей гораздо больше, чем он ожидал увидеть. Мамукелашвили легонько отодвинул Машу в сторону, за пределы круга, в центре которого стоял Нефедов. Прямо перед ним лицом к лицу оказался Демин. Девушка, не понимая, что происходит, хотела было снова войти в круг,
— Иди к маме, девочка,— сказал он с таким чувством правоты, что Маша, слегка опешив, все-таки отступила к матери.
— В чем дело, ребята? Что происходит? — Нефедов попытался шагнуть назад, к калитке.— Что вам нужно?! — закричал он.— Вы что, из-за Марии?
— Спокойно,— Демин тронул его за локоть.— Не надо шуметь. Поздно уже, люди спят.
— В чем дело?! — взвизгнул Нефедов, и уже по этому крику можно было догадаться, в каком взвинченном состоянии он находился все время.
— Ваша фамилия? — спросил Демин.
— Ты что, ошалел? — спросил тот.— На фига тебе моя фамилия?!
— На всякий случай. Чтобы не было недоразумений.
— Нефедов моя фамилия. Ну?!
— Тогда все правильно. Недоразумений не будет. Вы арестованы, Нефедов.
— За что?!
— Вы подозреваетесь в убийстве и поджоге. Да, чуть не забыл — и в краже.
В ту же секунду Нефедов рванулся в сторону, оттолкнув оперативника, в отчаянном прыжке преодолел несколько метров, но в последний момент Демин успел подставить ему ногу, и тот с размаху упал на камни мощенного двора. Оперативники тут же свели ему руки за спину и защелкнули наручники.
— Ах, какой нервный человек! — осуждающе произнес Мамукелашвили, подойдя к Маше, в ужасе приникшей к матери.— Кричит, бегает, прыгает… Как нехорошо!
— А теперь обыск,— сказал Демин.— Покажите, пожалуйста, где он у вас жил.
21
— Орехи привез? — спросил Рожнов.
— А как же! Из личного сада майора Чиковани. Велел кланяться. Будет несказанно рад, если напишете, как понравились орехи.
— А на базаре был?
— А как же, Иван Константинович! На базаре я проводил большую часть своего времени.
— И что же тебе там понравилось?
— На такой вопрос принято отвечать — люди. Но я отвечу иначе — цены. Три рубля за килограмм великолепных орехов платил. На свои командировочные я мог даже барана купить, но нас не пустили бы в самолет.
— Ничего,— сказал Рожнов.— Одного барана привез, и за то спасибо. С меня причитается. Если не грамота, то благодарность обязательно. Что Нефедов?
— Думаю, сегодня заговорит. До сих пор говорил я, выкладывал свои козыри и предлагал ему подумать. Он все внимательно выслушивал, кивал и молчал. Это еще там, в Лагодехах. А теперь ему предстоят очные ставки, куда деваться? Тут уж в молчанку не поиграешь.
— Ну, ни пуха.— Рожнов поднялся.— Похоже, нам с тобой придется завтра к генералу съездить, доложить об успехах.
— Требует?
— Интересуется, скажем так. У него уже куча жалоб на тебя скопилась. Допрашиваешь уйму людей, все невинные, всех посадить вроде собираешься… Такие дела.
За несколько дней, прошедших после задержания, Нефедов сильно изменился. Похудел, исчезла вызывающая нагловатость, стал сдержаннее. Но Демин понимал, что и это его настроение вряд ли продлится долго. Нефедов был еще в состоянии бега, когда удавалось уехать, улететь, скрыться, удавались знакомства с людьми. И даже собственное молчание ему пока нравилось, он, похоже, видел в этом свидетельство силы.