Оскал Фортуны. Трилогия
Шрифт:
– Нет, мне хватит.
Когда они подошли к первому дому, возле ворот уже собралась небольшая толпа. Какойто представительный старик в относительно белой юбке и с посохом в руке засеменил навстречу.
– Что с вашим человеком, господин?
– Лев разорвал грудь.
– Несите в дом.
Александр посмотрел на маленькие окошечки, вспомнил полумрак и духоту царившую внутри.
– Не надо, положите в середине двора и поставьте навес.
– Зачем? – встрепенулся Раамос.
– Попробую зашить его раны, –
– Ты лекарь? – удивился старик.
– Нет, – покачал головой Александр, грустно подумав: "Совсем наоборот". – Но я видел, как это делается.
Старый келлуанин посмотрел на Раамоса. Тот пожевал губами и резко скомандовал:
– Выполняйте, что он говорит!
Носилки внесли в ворота, по требованию Алекса принесли единственную в деревне широкую скамью. Прежде чем уложить раненого, юноша сполоснул её водой. Понимая, что любое врачевание здесь начинается с молитвы, приказал найти и расставить вокруг все имеющиеся в доме амулеты. Долго и придирчиво выбирал иглу из четырех, имевшихся в деревне. После спросил: нет ли у когонибудь металлической посуды? Увы, нашли только неглубокое медное блюдо.
Александр уставил его на глиняных обломках, налил туда воды и приказал развести маленький костер, чтобы её вскипятить. Озадачив всех, он нашарил в сумке флакон с лечебным зельем и сразу отложил его в сторону. Принесли вино. Юноша наполнил чашу и влил туда две капли средства Энохсета.
– Это лекарство дал мне первый пророк храма Сета в Абидосе господин Сетиер, – пояснил Алекс. – Оно помогает исцелять раны и поддерживает силы.
Услышав столь авторитетную рекомендацию, толпившиеся вокруг зрители одобрительно зашептались.
Когда вода закипела, юноша, бормоча на ходу придуманную молитву Сету, опустил в блюдо нитку с иголкой и при почтительном молчании зрителей попросил помыть руки. Раамос отправил слугу за мылом. Туптах чтото проворчал, но подхлестнутый гулкой затрещиной, скрылся в доме и скоро вернулся с круглой деревянной шкатулкой, внутри которой оказалась полужидкая субстанция грязносерого цвета с запахом мимозы.
Похлопав раненого по щекам, Алекс всетаки добился того, что он открыл глаза. Сейчас же к его губам поднесли чашу вина.
– Сейчас тебе будет очень больно, Сирзес, – тихо проговорил юноша и скомандовал застывшим в ожидании слугам. – Держите его.
Когда Александр сорвал присохшие к ране повязки, келлуанин заорал так, что взлетела приземлившаяся на поле стая птиц, и потерял сознание.
– Это даже хорошо, – пробормотал Алекс себе под нос и стал смачивать сочившуюся из рваных ран кровь.
По его знаку Раамос поднес блюдо с кипяченой водой. Иголка оказалась толстой, тупой и совсем не подходящей для хирургических операций. Тем не менее, юноша стянул края разрывов в самых широких местах, завязав на каждой свой узел. После чего кожу вокруг ран смазал зельем Энохсета
К его радости и удивлению, Сирзес пришел в себя и слабым голосом попросил пить. Сделав несколько глотков пива, закрыл глаза и погрузился в блаженное забытье.
– Теперь его надо отнести в дом, – проговорил Александр, вытирая потный лоб окровавленной ладонью. Стойте! Вместе со скамьей!
– У тебя ловко получилось, – похвалил молодой келлуанин.
– Я старался, – скромно улыбнулся юноша, чувствуя страшную усталость и жуткий голод.
– Он выживет?
– На все воля богов, господин, – решил подстраховаться на всякий случай Алекс. – Мы сделали все правильно. Расставили амулеты, прочли полагающиеся молитвы. Вот еще бы жертву принести Анубу и Сахме.
– Я клянусь, что как только приду в каменоломни, то сразу же совершу жертвоприношение! – пылко вскричал Раамос и в ответ на недоуменный взгляд собеседника поспешно разъяснил. – На озере есть храм Анубсетхотепа IX. Там служат жрецы Ануба, Небхет и Птаха. Ктонибудь из них не откажется провести церемонию.
Крестьяне быстро разбирали навес. Молодые люди отошли, чтобы не мешать, и тут услышали голос деревенского старосты. Опираясь на посох, старик поклонился.
– Не хотите ли утолить голод, господа?
В доме, куда отнесли раненого, прямо на земляном полу между очагом и невысоким подиумом, заваленным овчинами и одеялами, гостеприимно разложили чистую циновку, на которую поставили две миски с кашей и положили очищенные головки чеснока. Слуги Раамоса уже перекусили и сидели в тени у входа, лениво переговариваясь.
Александр с жадностью набросился на еду, энергично работая плоской деревянной ложкой. После бурного утра у него разыгрался зверский аппетит. Разваренные зерна пшеницы оказались приправлены какимто растительным маслом и травами, похожими на базилик. Это придавало каше своеобразный, непривычный вкус. Молодой келлуанин лениво ковырялся в своей миске, бросая тревожные взгляды в сторону раненого. Возле его скамейки на полу сидела хмурая девочка лет шести и веткой отгоняла от бесчувственного Сирзеса докучливых мух, которыми кишела комната.
Алекс не выдержал снедающего любопытства.
– Прости мою дерзость, господин, – издалека начал он, – Но чем тебе так дорог этот слуга?
Раамос вскинул брови, посмотрел на дверь, но видимо желание хоть с кемто поделиться навалившимся горем победило осторожность.
– Восемь лет он был мне вместо отца!
– Вот как? – удивился Александр и, отложив ложку, приготовился слушать.
– Я только что пережил девятый разлив, когда отец отправил меня в Перхесеб в школу Дома людей. Он считал, что я должен учиться самостоятельности, и послал со мной только одного слугу.