Осколки разбитых иллюзий

Турана М.

Мой взор блуждает по его груди. Серое поло на Адэме обтягивает плечи и крепкие руки. Вжавшись в кожу кресла, он набирает текст, его пальцы ловко летают по кнопкам.

Невольно вспоминаю, как эти ладони с заботой и нежностью касались моего лба, проверяя спала ли температура. Его лицо тогда не было таким суровым, в глазах читалось беспокойство. Кажется, он действительно переживал за моё состояние тогда.

Стягиваю со ступней туфли, поднимаю их на кресло. Замечаю, как на изменение моей позы реагирует Адэм. Он не поднимает взгляда от экрана, но его пальцы всё же замедляются. После того, как я подминаю ноги

под себя, они продолжают свой полёт.

С тех пор, как мы сели в самолет, едва обмолвились парой слов. Адэм сразу же погрузился в работу и, кажется, забыл о моём существовании. Он даже не взглянул в мою сторону, несмотря на то, что я нахожусь прямо по траектории его взгляда.

Возможно ли, что он избегает взгляда на меня из-за короткой юбки? От этой нелепой мысли становится смешно. Я льщу себе. Просто Адэм действительно завален работой и вынужден выполнять её даже сейчас. И ему нет никакого дела до взбалмошной девицы, которая так жаждет его внимания.

Решаю оставить его в покое и дать спокойно поработать без моего пристального взгляда. Кладу бокал с вином обратно на столик. Пожалуй, с меня достаточно алкоголя. Мы летим на день раньше начала конференции, ребята из моего отдела должны будут освещать это событие, и мне следует проконтролировать их работу.

Беру сумочку в руку, чтобы достать мобильный. Нужно написать команде. Они прилетят завтра прямо к мероприятию, и необходимо выяснить, всё ли идёт по плану.

Открыв сумочку, натыкаюсь на письма, которые таскаю с собой с тех пор, как нашла их. Гляжу на них так, словно вижу впервые. Вновь впадаю в ступор. Прошло столько дней, а я всё ещё не решилась прочитать их. И, скорее всего, так и не сделаю этого. Папа не вскрывал их. Так почему это должна делать я?

Не имею я права лезть в чужую жизнь, душу, историю. Даже, если я являюсь частью всего этого.

Взяв один из конвертов в руки, кручу его, поглаживаю пальцами, прощупываю лист, сложенный вдвое внутри.

Достаточно открыть его, пройтись глазами по буквам и, возможно, мне станет чуть яснее, что же произошло между отцом и этой женщиной.

Но я запрещаю себе. Мне не хочется иметь ничего общего с ней, её мыслями и чувствами. Не хочется становится к ней ближе.

«Анна Мартынова» — повторяю вновь про себя имя женщины, которая родила меня.

Прислушиваюсь к себе, но, как и раньше, оно не вызывает во мне никакого отклика, ни грамма эмоций. Только от мысли, что она и её брат связаны со смертью отца, горечь разливается по венам. В груди начинает печь и скручивать внутренности. Ледяной озноб вновь охватывает позвоночник, и стынет кровь.

С тех пор, как я узнала правду, это состояние не покидает меня. В тот день мне стоило огромных трудов взять себе в руки и уйти из дома отца, прихватив в собой письма и документы.

Когда я оказалась во дворе, то поняла, что уже глубокая ночь. Меня знобило и трясло. Садиться самой за руль не было сил. Вызвав такси, я поехала домой. И уже по дороге осознала, что у меня жар. При том, что ощущала я лишь холод.

Я запрещала себе думать, о том, что узнала. Не допускала информацию в своё сознание. И тело таким образом отреагировало на моё состояние.

В лифте я молилась лишь об одном — доехать до нужного этажа, оказаться в квартире, не потеряв сознание.

Перед глазами всё плыло, и я еле

передвигала ноги. Поэтому, когда оказалась на диване в гостиной, это казалось мне настоящим подвигом. Я отключилась моментально.

Мне снилось синее море. Оно бушевало. Было такое красивое. Волны зазывали нырнуть в них. Я шла по берегу прямо к нему и, когда стала заходить в воду, увидела, что оно кишит змеями. Их было очень много. Я хотела бежать назад, но они стали обвивать моё тело. В ужасе я начала кричать и звать на помощь.

Оглядывалась вокруг в панике. Увидела, как недалеко на берегу стоит Инглаб, а в его руках — длинная чёрная змея. Он что-то нашептывает ей, отпускает на песок и с омерзительной улыбкой наблюдает как та начинает ползти в мою сторону.

Я вновь начала визжать, старалась отбросить от себя ползучих тварей. Собственный крик оглушал меня, голос пропал, и я просто открывала рот, не издавая при этом ни звука.

Сердце бешено колотилось в груди. Липкий страх сковывал позвоночник.

Потом откуда-то появился отец. Он был одет в белый льняной костюм, в молодом возрасте. Я смотрела на него и не могла поверить своим глазам. Папа зашёл в воду. Змеи стали уплывать от меня. Папа протянул руку, я взялась за него. Он стал тянуть меня из воды. Я сумела выйти на берег, змеи остались позади. Я радостно обвила шею отца. Страх отступил, я почувствовала радость от того, что вновь обнимаю его. Что он жив.

Я отодвинулась, чтобы заглянуть ему в лицо, но увидела, что нахожусь не в его объятиях. Я обнимала Адэма.

Я в растерянности смотрела на мужчину и не могла понять, куда делся отец. Почему вместо него Адэм? Ведь это папа вытащил меня из воды, спас от жутких тварей.

— Адэм, где папа? Где папа? — потребовала у него ответа, отстранившись. — Папа, папа, — я срывалась на крик, оглядывая пляж.

— Камилла, это всего лишь сон, — услышала голос и распахнула глаза.

Узнала голос Адэма. Его лицо расплывалась, и мне пришлось приложить усилия, чтобы сфокусировать взгляд. Адэм сидел на краешке рядом со мной. Я не до конца понимала, что проснулась, и это не продолжение сна.

— Адэм, папа. Он меня спас. Он жив…

Его брови сошлись на переносице. Лицо выражало обеспокоенность. Я почувствовала, как ладонь легла мне на лоб. Она была холодная и дарила приятную прохладу.

— Это всего лишь сон, — сухо бросил он. — У тебя жар, Камилла.

Он попытался встать на ноги, но я схватила его за запястье:

— Нет. Не уходи, — мне хотелось оглянуться, посмотреть назад, не ползут ли змеи в мою сторону, грань сна и яви всё ещё была стёрта в моем подсознании. — Не оставляй меня одну.

Губы пересохли, было больно говорить. Сердце начало колотиться. Мне казалось, что если я останусь одна, то вновь погружусь в кошмар, от которого пробудилась.

— Не уйду, только перенесу тебя в спальню, — пообещал он, подхватив меня на руки. — Кажется, ты заболела.

Адэм нёс меня на руках. Я не могла понять, сколько сейчас времени, и как он оказался рядом. Но его прикосновение, запах никотина, что исходил от него, дарили мне умиротворение.

Адэм шёл не в мою спальню, а вышел на террасу и, кажется, направлялся к своим апартаментам. Мне хотелось спросить, почему он несёт меня к себе, но мысли затерялись где-то в голове, не обретя жизнь в моих устах.