Осколки судеб

Плейн Белва

Он нашел ее в коровнике, где она подметала просыпанное зерно, и отдал пипетку.

– Где котенок? Дышит еще?

– Да, но еле-еле. Я положила его в коробку из-под ботинок, отдельно от других, чтобы они по нему не ползали.

Котенок принял пипетку. Процесс кормления был долгим, прошел, наверное, час, прежде чем он, наконец, насытился и заснул в своей коробке. Давным-давно отзвучал колокол, звавший всех на ужин, но Стив со Сьюзен Б., сидевшие под эвкалиптом, его даже не слышали, что было довольно необычно, во всяком случае для Стива, который постоянно испытывал

чувство голода.

– У меня в кармане есть пара яблок, – предложил он.

– Может быть, немного позже.

Она сидела, обхватив руками колени и опустив голову, так что ему было видно то место у нее на затылке, где кончались, разделенные по центру на две косы, волосы. Почему, подумал он, затылок всегда кажется таким трогательным.

Вокруг царила почти абсолютная тишина, нарушаемая лишь стрекотаньем цикад, но оно так редко прерывалось, что было словно частью этой тишины. Медленно наплывающий сумрак казался таинственным, он вызывал в душе странную печаль. Стив понял, что не в силах более выдержать эту тишину.

– Ты приехала издалека? – спросил он внезапно. Она подняла голову, и он был удивлен, увидев повисшие у нее на ресницах слезы. Но она улыбнулась.

– Из Долины. Это Лос-Анджелес, если ты не знал.

– Я слышал. Я из Вестчестера. Это Нью-Йорк, если ты не знала.

– Я слышала.

Больше он не знал, о чем говорить. Его язык словно прилип к гортани. Прошла минута и, чувствуя, что должен что-то сказать, он произнес:

– Моя сестра тоже любит животных. В основном, правда, собак.

– Она хорошая, твоя сестра?

– Да, но не такая, как ты.

– Сколько ей лет?

– Девятнадцать. А тебе?

– Семнадцать.

– А…

Прошла еще минута. Он спросил ее, где она училась.

– Я закончила среднюю школу. Собиралась поступать в колледж, но вместо этого ушла из дому.

Он понимал, что ей хочется выговориться, что ей это совершенно необходимо, но она стесняется говорить о своих бедах с незнакомым человеком, которому ее признания могли показаться скучными, а возможно, даже и нескромными. Поэтому он с необычайной мягкостью произнес:

Может, ты мне расскажешь обо всем?

– Это отвратительная история.

– Позволь мне самому судить об этом.

– Ну хорошо. Три года назад мои родители развелись. Отец уехал во Флориду или еще куда-то, не знаю. Во всяком случае, с тех пор мы не получали от него никаких известий. Не то чтобы это слишком волновало мою мать. У нее самой денег всегда было предостаточно.

– А тебя? Тебя это волновало?

– Почему это должно меня волновать?

– Да, ты, конечно, права. – Странно, подумал он, что ее отец вот так просто бросил все и ушел, тогда как его отец зажал их всех, словно в тиски, почти не давая дышать. – Но почему ты уехала? – спросил он.

Она отвернулась, глядя вдаль, туда, где серые тени переходили в черноту на траве.

– Дом казался… он перестал быть домом. К маме постоянно приходили какие-то мужчины… и все время разные. Одну неделю один, другую другой. – В голосе ее внезапно появилась легкая хрипотца, что странным

образом было приятно Стиву; это был голос, который не забудешь. – Я слышала их всю ночь, даже с закрытой дверью. Мне все было слышно через стены. Иногда мужчин было сразу двое. Бывали и женщины… Вечеринки… – Она вновь повернулась лицом к Стиву. – Я все это ненавидела. Секс не должен быть таким.

– Разве ты не считаешь, что он должен быть свободным? Как еда и питье, которые мы берем, когда испытываем голод или жажду?

– Нет. Во всем этом должно быть что-то еще, что-то большее, – сказала Сьюзен убежденно, словно бы удивляясь его вопросу.

Ее обращенное к нему лицо было слишком худым, и глаза слишком огромными, чтобы его можно было назвать красивым, и все же оно притягивало к себе. Он попытался отыскать в душе слова, умные, нежные, тактичные…

Стиву было ясно, что она говорила искренне. Она не была ни ханжой, ни строгой блюстительницей норм буржуазной морали, а лишь неопытным существом, настоящим младенцем, который верил в то, что говорил. И он видел, что девушка напугана. Поэтому перевел разговор на другое, спросив, как она попала в коммуну.

– Мне попалась на глаза статья в газете, что-то о местах, где можно работать лишь за содержание, не получая никаких денег. Это звучало так прекрасно. Там, откуда я пришла, всегда было слишком много денег.

– Я знаю, что ты имеешь в виду. Деньги и вещи. Слишком много вещей.

– Да, и мне хотелось выбросить все это из головы. Не чувствовать себя обязанной что-то говорить, делать… или иметь.

Уже почти совсем стемнело. Не сговариваясь, они одновременно встали. Девушка взяла коробку с котенком, крошечное блюдечко, в котором оставалось еще молоко, и пипетку.

– Думаю, он ночью проснется и запросит есть, – объяснила она.

Когда она пошевелилась, Стиву показалось, что он уловил тонкий аромат ее волос, или, скорее, ее кожи. От нее пахло чистотой и свежестью, как от только что скошенного сена.

– Сьюзен Б., – услышал он собственный голос, – ты чудесная девушка.

На следующий день после полудня он отправился к ней в коровник. Можно сказать, подумал он, продолжая дискутировать сам с собой, что пришел лишь проведать котенка. И тут же обозвал себя полным идиотом за все эти попытки найти какой-нибудь предлог; обычно он вел себя с женщинами совсем по-другому! Во всяком случае, она была интересной девчушкой… интересной как тип…

– Она в сепараторной, – ответил кто-то на вопрос о ней.

Сепараторная, в которой стоял примитивный аппарат для снятия сливок, находилась рядом с помещением для коров. Там Стив и нашел Сьюзен, со склоненной набок головой и болтающимися на спине косами, внимательно слушающую объяснения Джерри.

Он стоит к ней слишком близко, почти се касается. Это было первой мыслью, вслед за которой пришло осознание, что такие мысли в высшей степени странны. Его не должно интересовать, где стоит тот или иной мужчина. Мужчина мог поступать так, как ему нравилось, стоять ли рядом с кем, касаться ли кого, не важно. Все свободны.