Осколки

Фрэнсис Дик

Мэриголд так увлеклась этим занятием, что провела у меня в магазине не меньше получаса – а для нее это целая вечность. Пока они с Гикори задирали друг друга, Уортингтон ухватил меня за рукав и увел в мастерскую. Где с самым несчастным видом сообщил мне, что подпольное братство букмекеров предрекает мне скорое и неминуемое поражение, а то и гибель.

– Роза все бродит поблизости, мечтает отомстить: она никак не может понять, отчего вы до сих пор не молите о пощаде. Над ней смеются, понимаете? Из-за того, что мы с вами и с Томом расстроили два ее самых лучших плана. Она с такой потерей лица ни за что не смирится. Так что вы смотрите, берегитесь: мне говорили, что вас закладывает

кто-то из здешних, из бродвейских, так что Розе известно все, что бы вы ни предприняли.

– В смысле – «закладывает»?

– Ну, стучит. Да вы что, с луны свалились? Фискалит. Ну, доносит на вас. Я серьезно, Джерард. Том Пиджин говорит, что дело нешуточное.

Я пообещал, что буду осторожен. Но разве можно непрерывно жить начеку?

– Наверно, стоит вам рассказать, что вчера пытались сделать со мной Адам Форс и Роза.

Уортингтон угрюмо выслушал и задал вопрос, ответа на который не было:

– А где Роза сейчас?

Тем временем Мэриголд и Гикори, которым доставляло огромное удовольствие заигрывать друг с другом, отчасти вопреки двадцатидвухлетней разнице в возрасте, отчасти – именно благодаря ей, чмокнули друг друга в щечку на прощание, и мы с Мэриголд торжественно вступили под своды «Дракона». В ресторане навстречу нам выплыла драконица собственной персоной. Они с Мэриголд ревниво оглядели друг друга.

Я про себя решил, что костюмы их друг друга стоят, но благодаря накрашенным ресницам первый приз возьмет Мэриголд. Однако прошло часа два, прежде чем Мэриголд устала от молчаливого состязания и наконец-то поведала мне, зачем, собственно, ей понадобилось приглашать меня на ланч.

Для начала она сообщила мне то, что я вообще-то и так знал:

– Джерард, я – мать Бомбошки!

– Ага, – ответил я.

– На Рождество, – продолжала Мэриголд, – Мартин подарил жене видеокамеру – от детей, а от себя он собирался подарить ей ожерелье.

Я кивнул:

– Но она предпочла теплые зимние сапоги.

– У этой глупышки совершенно нет вкуса!

– У нее ноги мерзли.

Однако Мэриголд полагала, что красота важнее комфорта.

– Мартин говорил, что вы как-то раз сделали роскошное ожерелье и могли бы сделать еще одно такое же. Так вот, не могли бы вы сделать такое ожерелье Бомбошке? Это будет подарок ей – от меня, разумеется. Только мне хотелось бы сперва на него посмотреть.

И она с надеждой уставилась мне в глаза. Ответа ей пришлось ждать довольно долго. На самом деле я просто не знал, что ответить. Я мог бы сказать ей, что это ожерелье обойдется дороже, чем меховые сапоги и видеокамера, вместе взятые, но боялся ее обидеть. С другой стороны, сообщить ей это все равно пришлось бы, рано или поздно. К тому же видеокамера с записью процесса изготовления и точной дозировки ингредиентов пропала – и мало того, возможно, Роза готова меня убить и ради нее тоже. Когда я обещал Мартину сделать такое ожерелье для Бомбошки, я еще не знал о существовании Розы.

Видя, что пауза затянулась чересчур надолго, Мэриголд спросила:

– Какие проблемы? Вы что, не можете его сделать?

Видя, что что-нибудь ответить все равно придется, я спросил:

– А что думает по поводу ожерелья сама Бомбошка?

– Она еще ничего не знает. Я ей сюрприз хочу сделать, чтобы подбодрить бедняжку. Я сперва хотела ей в Париже купить что-нибудь этакое, но потом вспомнила, что вы обещали Мартину сделать такую штуку… Ну так как, возьметесь?

Она настолько не привыкла получать отказ, что никак не могла понять, почему я не спешу соглашаться. Я улыбнулся своей самой любезной улыбкой и попросил разрешения немного подумать. Мэриголд надула губки. Я вспомнил, как

Мартин, бывало, в шутку говаривал, что, если Мэриголд надулась, стало быть, вышла на тропу войны.

Черт возьми, ну зачем он погиб? Со дня его смерти прошло три недели, и каждый день приносил все новые проблемы.

Я сказал:

– Ожерелье, которое я сделал, хранится в сейфе в здешнем банке – неподалеку отсюда, на этой же улице. Вам стоило бы для начала взглянуть на него, прежде чем что-то решать.

Обиженная гримаска Мэриголд сменилась широкой, понимающей улыбкой. До банка можно было бы прекрасно дойти пешком, но тем не менее Мэриголд величественно призвала Уортингтона, не менее величественно расплатилась за ланч и совершенно затмила бедную драконицу на пути к «Роллс-Ройсу».

Банковский менеджер встретил Мэриголд, кланяясь чуть ли не до полу. Служащие в мгновение ока были посланы в хранилище, принести мой сейф в помещение, где можно было спокойно изучить его содержимое. Я отпер стальной ящик, достал оттуда плоскую коробочку синего бархата, в которой хранилась копия «Критского восхода», открыл коробочку и положил ее на столик, чтобы Мэриголд могла полюбоваться ожерельем.

Древний оригинал я видел только за стеклом, в витрине музея, при искусственном освещении, так что как следует их сравнить я не мог, однако в холодном свете банковского помещения моя копия светилась изнутри, как живая. Я испытал такой прилив самодовольства, что мой дядя Рон только бы за голову схватился.

– Ух ты-и! – воскликнула Мэриголд. Потом перевела дух и добавила: – О, господи!

Похоже было, что она никак не может решить, нравится оно ей или нет.

Ожерелье, придуманное три с половиной тысячи лет назад, состояло из двадцати пластинок темно-синего стекла и стекла цвета морской волны, соединенных полосками расплавленного золота. Каждая пластинка была в два дюйма – пять сантиметров – длиной, а шириной в ноготь большого пальца. На каждой красовался узор в форме цветка. Когда ожерелье надевалось на шею, пластинки, нанизанные через отверстия в одной из коротких сторон, расходились, подобно солнечным лучам, и цветки, расположенные внизу, прилегали к груди. Вещь была по-своему варварская, пышная и довольно-таки тяжелая. Так что я понимал Бомбошку, которой не захотелось его носить – Бомбошка-то была достаточно хрупкая.

Придя в себя, Мэриголд спросила, видел ли его Мартин.

– Видел, – кивнул я. – Он думал, что оно пойдет Бомбошке, но Бомбошка предпочла сапоги.

Я одолжил ожерелье Мартину, не ставя никаких особых условий, и он показывал его друзьям в жокейской раздевалке. Так что это ожерелье видели десятки людей.

Мэриголд снова умолкла, что было почти невероятно. Она молча смотрела, как я прячу ожерелье и убираю бархатную коробку обратно в сейф. В сейфе лежали также бумаги, которые я на всякий случай лишний раз проверил: завещание, страховой полис, документы на дом на холме – короче, вся та бумажная шелуха, которая тянется за любым человеком. А вот кассеты с инструкциями нет как не было.

Я еще раз тщательно перебрал стопку конвертов.

Нет, кассеты не было. Я насмешливо подумал, что украсть кассету – это еще не все. Даже если тщательно следовать указаниям, которые на ней содержатся, изготовить такое ожерелье будет отнюдь не просто. Я отчасти потому и хранил эту кассету, что процесс, запечатленный на ней, стоил мне нескольких часов тяжкого труда.

Служащие банка заперли все как полагается, вернули мне мой ключ, и Мэриголд величественно повелела Уортингтону везти нас обратно в «Стекло Логана». Отдав этот приказ, она снова умолкла. К тому же ее потребление джина снизилось практически до нуля.