Осколки
Шрифт:
Рабы попытались с телегой разминуться. Хозяину это, как видно, не понравилось, он прикрикнул, чтобы посторонились волы. Рабы послушно остановились, а волы нет. Рабы вынужденно подались в сторону, один из них оступился, носилки накренились, и хозяин кубарем покатился на землю под хохот зевак. Телега проехала мимо.
Старик с кряхтением поднялся и разразился потоком брани в спину зажиточного крестьянина, восседавшего на мешках. Тот обернулся и невозмутимо показал старику неприличный жест. У деда встопорщилась
— Да что же это такое делается, люди?! Меня, всеми уважаемого Гамил-Нинипа, отдавшего здоровье ради спасения Отечества поносит всякий немытый скот?! Доколе?!
— Чего орёшь, старый? — окликнул старика какой-то прохожий, — когда это ты сражался за Отечество?
— Да я с персами… — закипел старик, оглядываясь по сторонам в поисках насмешника, — да я…
Старик задохнулся от бешенства, закрутил головой, высматривая очередного обидчика. Взгляд его упал на провинившегося раба, который стоял, ни жив, ни мёртв.
— Ах ты, мерзавец! Скотина тупая!
Он выхватил из носилок палку и замахнулся на раба, но не ударил, его руку перехватил Антенор.
— Не бей парня, Нинип. Убьёшь, ему же обидно будет.
Старик резво вывернулся, сверкнул очами, собираясь обрушиться на нового негодяя, но неожиданно стушевался.
— Ты что ли опять? Чего ко мне привязался? Не знаю я ничего! Сказал ведь уже раз — не знаю! Да и знал бы, не перед тобой, оборванцем, мне ответ держать!
— Да ладно? — притворно удивился Антенор, — а мне показалось, ты прямо-таки мечтаешь кое-что мне поведать. Неужто обманулся?
— Обманулся, ты, обманулся. Иди своей дорогой, пока мои люди тебя не отделали!
— Эти, что ли? — усмехнулся Антенор и кивнул на обливавшихся потом рабов.
— Эй, Зор, где ты там, ленивая скотина? — закричал старик.
— Господин, не надо, господин, — тронул Антенора за локоть провинившийся раб.
Антенор уже и сам видел, что разговора не получится. К нему, поигрывая палкой, направлялся чернобородый лысый детина, вдвое шире македонянина в плечах.
— Хватай его Зор! — завопил старик.
Тот, однако, в точности исполнять приказ не спешил. Приближаясь к македонянину, он на мгновение скосил глаза куда-то в сторону. Потом снова уставился на Антенора.
— Ты. Ходи отсюда. Хозяин говорить не будет.
Антенор снова усмехнулся, но на рожон лезть не стал. Шагнул назад, повернулся. И тут на него налетели, едва с ног не сшибли. Какой-то оборванец, обликом почти неотличимый от самого македонянина.
— Смотри, куда прёшь!
Оборванец в ответ пролепетал что-то невнятное и был таков.
Антенор отошёл в сторону, исподлобья поглядывая на Гамил-Нинипа, который продолжал орать на рабов и Зора. И вдруг схватился за пояс.
Ножа не было.
Взгляд Антенора внезапно сделался очень озабоченным. Он
За храмом Баалат располагался дворец наместника. Раньше он принадлежал царям Библа, но после падения Ахеменидов нынешний царь Адар-Мелек присвоил себе более роскошный персидский дворец, а свои прежние покои уступил наместнику Александра. Потом здесь разместился чиновник, назначенный сатрапом Лаомедонтом, а когда Финикию захватил Птолемей, эти хоромы достались его людям.
Антенор вошёл в небольшой неприметный домик, стоявший неподалёку от дворца. Здесь обитал архифилакит[15] Павсаний, местный глава службы, которую Лагид недавно учредил в Египте, а теперь распространил и на Сирию.
Скучавшая у входа стража пропустила Антенора внутрь беспрепятственно. Его здесь знали. Павсаний сидел за столом, заваленном папирусами и что-то писал. Бросил быстрый взгляд на вошедшего, и вновь углубился в работу.
— Что скажешь? Говорил с Нинипом?
— Говорил, — процедил Антенор.
— И как?
— Никак.
— Понятно, — безо всякого выражения сказал Павсаний.
Некоторое время оба молчали. Архифилакит посадил на папирус кляксу, вполголоса выругался и снова посмотрел на Антенора.
— Я тебя предупреждал. Ты для них червь. Раздавят, и не даже не успеешь разглядеть, кто.
— Что же, отступиться? — недовольно спросил Антенор.
— Это было бы разумно.
— И это говорит мне архифилакит.
— Просто я знаю пределы своих возможностей, — пожал плечами Павсаний, — они распространяются не слишком широко. Ты норовишь перейти дорогу уважаемым людям. Кончится тем, что тебя найдут в какой-нибудь канаве с перерезанным горлом.
— Казнён невиновный, — сказал Антенор, — истинный преступник на свободе. И всем наплевать.
Павсаний снова оторвался от папируса.
— Конюх был виновен. Лошадей украл? Украл. Сознался. Чем ты недоволен?
— Тем, что лошадей не нашли.
— Ну, что же тут сделаешь. Смирись. Лошадки уплыли, и награды от Мелека тебе уже не видать. Не повезло, сочувствую. Как думаешь, это отскрести можно?
Последние слова его относились к испорченному папирусу.
— Возьми новый, — буркнул Антенор.
— Ага, сейчас. У меня пальцы уже задеревенели, опять всё заново переписывать?
— Купи раба. Я сегодня слышал зазывалу, продавали раба, знающего три письменных наречия, включая эти ваши египетские картинки. А насчёт уплывших лошадок, я же говорил тебе — в порту их не видели.
— Не обратили внимания.
— Это же царские лошади, как можно на них внимания не обратить? Весь город их на Играх видел.
Павсаний пожал плечами.
— Если без дорогой сбруи, почему нет? Лошади, как лошади.