Осколки
Шрифт:
— Да, боги строги, но милостивы, — покивал Аристомен, наливая Фарнабазу вина и разбавляя водой.
Тот принял чашу.
— Твоё здоровье.
Отпил. Богам жертвовать не стал.
— Сходил, стало быть, с царём до края света?
— Нет. Остался в Египте.
— А-а, — протянул Фарнабаз, отрезая себе кусок баранины.
Аристомен некоторое терпеливо ждал, пока гость прожуёт, однако пауза затягивалась, и он не выдержал.
— Сам-то как поживаешь?
— Ну, скажем так, похуже чем ты, — ответил перс с набитым ртом, — если с самим собой прошлым сравнивать. А так… Вполне. Десятком
— Не тоскуешь о прошлой жизни, купец Фарнабаз?
Перс вскинул на македонянина взгляд, который рассказал Аристомену многое.
— Не слыхал я, — негромко проговорил македонянин, — чтобы кто-то, имевший власть, даже и меньшую, чем у тебя была, вот так запросто с ней расстался. Может такое и бывало, но что-то с ходу не припомню. Разве что твоего отца. Но он, если мне не изменяет память, отказался от власти по старости и ослабшему здоровью.
Фарнабаз не ответил. Выпил залпом и потянулся к кувшину-онхойе.
— Так чего ты от меня хочешь, достойнейший сын своего отца? — спросил Аристомен.
— Рассказать тебе хочу кое-что. Историю одну.
— Ты меня, значит, собирателем историй считаешь?
— Скажи ещё, будто я ошибся. Я, знаешь ли, людей расспрашивать тоже умею. И что-то мне подсказывает, будто твой господин очень заинтересуется этой историей.
— Что ж, я бы рад послушать, но привык, что хорошие истории имеют цену.
— Неужели тебе нечем заплатить? — удивился Фарнабаз и обвёл стол ножом, как указкой, — я думал, ты сейчас в достатке.
— В достатке. Я, дорогой друг, вполне способен оценить очень хорошую историю из уст купца, но не имею ни малейшего понятия, во сколько мне встанет история бывшего сатрапа.
— Меня не интересуют деньги, — ответил Фарнабаз.
— Что тогда, если не деньги?
— Ничего.
— Ничего? — заломил бровь Аристомен.
— Ничего, — подтвердил Фарнабаз и пояснил, — видишь ли, если после моего рассказа дела пойдут так, как мне хотелось бы, я получу своё независимо от желания твоего или Птолемея расплатиться.
— Признаться, ты меня заинтриговал, — Аристомен подпёр подбородок кулаком, — я весь обратился в слух.
С их последней встречи прошла целая жизнь, ни много, ни мало — восемнадцать лет. Тогда Фарнабаз, старший сын могущественного сатрапа Артабаза и сам сатрап, владетель Геллеспонтской Фригии, после смерти своего родного дядьки, родосца Мемнона, главнокомандующего персидскими войсками в Ионии и на островах, присоединился к флотоводцу царя царей Автофрадату. Вместе они баламутили эллинов-островитян, надеясь оторвать их от Александра, дошедшего к тому времени до Финикии. Помогали спартанскому царю Агису в его борьбе с македонянами. Мемнона Александр считал самым опасным своим врагом, племянник же оказался не столь искусным полководцем. В сражении возле Хиоса персы были разбиты македонским навархом Гегелохом и Фарнабаз попал в плен. Однако, когда Аристомен, в ту пору гипарет-порученец Гегелоха, вёз его к Александру, сатрап сумел сбежать.
Вскоре дело врагов Александра на западе было полностью проиграно. Антипатр, наместник Македонии, разгромил восстание Агиса. Остатки некогда внушительного персидского флота рассеялись. О Фарнабазе много лет
Остальные сыновья Артабаза вместе с отцом продолжали сражаться против Александра на востоке. Когда Дарий потерпел окончательное поражение, потерял царство и жизнь, Артабаз с сыновьями покорился победителю. Все они, кроме Фарнабаза, поступили на службу к Александру. Престарелый Артабаз даже вновь получил сатрапию, Бактрию.
Фарнабаз же так и продолжал сидеть на Родосе. В городе стоял македонский гарнизон, но наместники Александра в качестве врага бывшего сатрапа уже не воспринимали и не трогали.
Когда Александр умер, его преемники начали войну друг с другом и вот тогда Фарнабаз покинул Родос. Присоединился к Эвмену, своему зятю, и тот в битве против Неоптолема, сатрапа Армении, доверил шурину командование персидской конницей.
— Накануне того дела к войску прибыл мой брат Каувайча. Приехал из Ниссы и привёз письмо от Ртаунийи. Мы с ним почти десять лет не виделись. Обнялись, пировать стали. Вижу, что-то гнетёт его. Расспросил — молчит. Отнекивается. Не понравилось мне это. Вина ему принялся подливать, дабы разговорить, а он ни в какую. Только и смог вытянуть из него: «Хотел бы тебе, Фарнавазда, открыться, да не могу. Пока не могу. За сестру боюсь. Обдумать всё надо». Обиделся я тогда на него. Брат родной, а не доверяет.
— Так и не сказал? — спросил Аристомен.
— Не сказал. Он помянул сестру, а я подумал, не случилось ли чего с ней. Пристал к Эвмену. Он посмотрел на меня… странно. Сказал, что болела Ртаунийя по женской части, но всё обошлось и не стоит мне беспокоиться. А на следующий день была битва и славная победа. Вот только для Каувайчи она оказалась последней. Сложил он там голову.
Фарнабаз опрокинул в себя ещё одну чашу и уронил голову на грудь.
— Никогда не прощу себе… О, Светозарный Митра, почему ты в тот день наказал меня косноязычием? Почему я не смог разговорить его?
Некоторое время он молчал. Аристомен терпеливо ждал.
— Я пробыл с Эвменом ещё год, — продолжил, наконец, Фарнабаз, — а после поражения при Оркиниях наши дороги разошлись. Эвмен укрылся в Норе, а я вернулся сюда. Спустя пару лет накатила на меня тоска и захотелось родню разыскать. Братья, Аршама и Аребрдана на востоке сгинули. Артакаму выдали за твоего господина, да он её в Сузах бросил. На письмо не ответила, не знаю, жива ли. Ртаунийя ответила, только про неё знаю.
— Ещё ведь сестра у тебя есть, — осторожно заметил Аристомен.
— О ней и речь, — кивнул Фарнабаз, — Барсина. Я знал, что она в Пергаме. Написал. Не ответила. Сам поехал, а её и нет там. Опешил я, искать начал. Объездил все отцовские усадьбы. Нигде нет. Наконец, повезло мне отыскать старую Рзабару, служанку её. Жива ещё бабка была, хвала Митре. Вот она-то мне и рассказала, что давно уже, восемь лет назад, двое царёвых посланников увезли Барсину и ребёнка, а куда, то ей неведомо. И одним из тех посланников был Каувайча, потому Барсина поехала с ним спокойно и без страха. Огорчалась только Рзабара, что её с госпожой не взяли. И как в воду с тех пор Барсина канула.