Осколки
Шрифт:
— Э, Павсаний, сразу видно, что ты ничего в этом деле не понимаешь. Это же «нисейцы»! Их стать ни с чьей другой не спутать. Они таких деньжищ стоят, каких ты и представить не можешь.
— Я могу представить довольно много, — пробормотал Павсаний, скобливший кончиком ножа ещё не совсем подсохшие чернила.
— Да и к тому же той гиппогоги,[16] которую назвал конюх, в порту не было. И погода была плохая.
— Вот потому никто лошадок и не видел. Погода была плохая, никто в порту праздно не шатался.
Антенор покачал головой.
—
— Сто раз уже говорил, в конюшнях Эшмуназара надо посмотреть.
— Ха, кто ж тебе это даст? Даже сам царь к нему с обыском нагрянуть не посмеет. Да и домыслы это всё. Никаких доказательств того, что царских лошадей украл Эшмуназар, у тебя нет. Приказчик его с тобой разговаривать не стал. Не подступиться к ним, а нам нет резона ссориться с этими людьми. Тут не Египет. Пока что.
Антенор недовольно посопел, но ничего не ответил.
— Ты чего пришёл-то? — спросил Павсаний. — Поплакаться, что Нинип с тобой не стал разговаривать? Или может его мальчики тебе бока намяли?
Антенор кашлянул.
— Тут… такое дело. Нож у меня украли.
— Нож?
— Ну да. Помнишь, рукоять ещё приметная такая.
— Точно украли? Может, потерял?
— Точно.
Павсаний сунул гусиное перо в чернильницу, отложил в сторону папирус и скрестил руки на груди.
— Вор у вора дубинку украл?
— Я не вор, — огрызнулся Антенор, — ты же меня знаешь.
Павсаний покивал.
— Ну да. Целых три месяца.
Антенор решил эту тему не развивать.
— Ты ведь понимаешь, что происходит? К чему грабить нищего? Если только не нужно, чтобы вскорости обнаружился покойник с моим ножом в груди. А уж опознать нож видаки найдутся.
Павсаний поскрёб подбородок. Откинулся на спинку кресла и посмотрел на Антенора так, будто впервые его увидел.
— Да уж. Похоже, я был неправ. У кого-то рыльце-то и впрямь в пушку. И это не конюх. Интересно, почему они тебя решили не просто втихушку зарезать, а подставить?
— Не знаю.
— А может это не Эшмуназар? Может, ты ещё кому дорогу заступил? Наш пострел везде поспел, а?
Антенор не ответил.
Павсаний помолчал немного, потом сказал.
— Хорошо, что сразу пришёл ко мне. Ступай пока. Если что нехорошее случится, если местные тебя схватят, я прикрою.
— Павсаний, — попросил Антенор, — возьми меня к себе.
— Нет. Ты мне как отакоуст[17] более полезен.
— Тогда денег дай! — рассердился Антенор. — Я тебе тут не за спасибо уши заливаю!
— Ты пока не очень-то много туда залил, — скривился Павсаний, но всё же потянулся к шкатулке, стоявшей на столе, и отсчитал четыре обола.
Антенор некоторое время молча взирал на медяки.
— Павсаний, ты совсем охренел? Гребец триеры столько за два дня получает!
— Ну, так иди и греби, если тебе мало, — огрызнулся Павсаний, но всё же добавил ещё четыре монеты, — «мало», кошка кричала… Хватит пока с тебя, ступай.
— Скупердяй… — процедил Антенор и вышел.
К вечеру он пришёл на
— Эй, явана! Ты нэ забыл про долг? — тепло приветствовал македонянина хозяин заведения, сириец.
— Не забыл, — буркнул Антенор.
Он пошарил в складке пояса, длинной полосы льна, сложенной вдоль, и вытащил несколько медяков. За соломенный тюфяк в комнате с тараканами, где храпело и пускало ветры человек десять, тут брали два халка в день, четверть обола. Однако Антенор уже задолжал столько, что сразу же расстался со всеми деньгами, которые ему выдал Павсаний.
Хозяин монеты сгрёб, пересчитал. Внутрь македонянина не пропустил.
— С тэба ещё два обол.
— Я позже расплачусь. Отдал же большую часть.
— Мнэ надоело ждат. И драхма впэрёд давай. Мало платишь.
— Да чтоб тебя… — буркнул македонянин.
Он снова порылся в поясе и вытащил всего одну серебряную монетку, да и ту обломанную. Скрипнул зубами.
— Прости, уважаемый, боги нынче мне не благоволят.
— Нэт дэнег?
Антенор покачал головой.
— Проваливай. Нэ забывай про долг. Найду из-под зэмля.
Антенор вздохнул.
«Придётся снова уподобиться собаке Диогену».
Ночевал он в большом пифосе из-под зерна в порту. Закутался в плащ и всю ночь стучал зубами, размышляя, как быть дальше.
Дела шли скверно уже давно. В Ниссе Артонис снабдила его деньгами, но хватило их ненадолго. В Киликии Антенор продал шлем. Потом пришла очередь льняного панциря. Остался меч.
В Тарсе Антенор свёл знакомство с лихими людьми, промышлявшими морским разбоем, но пробыл в их обществе недолго. Душегубство не на войне ему претило. Он никак не мог найти себе занятие. Пойти наёмничать? Поначалу он гнал эту мысль, не желая снова участвовать в усобицах сатрапов-изменников. Не хотелось самому предавать всё то, ради чего сражался и погиб Эвмен. Однако голод не тётка, и в последнее время македонянин частенько подумывал, что идея не столь уж и плоха.
Чем он только не занимался. И скот перегонял на зимние пастбища и беглых рабов разыскивал. В последнем особенно преуспел, но вступил на этом поприще в серьёзные тёрки с некоторыми глубокоуважаемыми людьми. Из Киликии пришлось убраться.
В Иссе Антенор продал меч и направился в Финикию, в надежде поступить в ангарейон. При Лаомедонте в Сирии сеть подорожных станций, где царские гонцы-ангары, «летевшие быстрее журавлей», могли получить свежих лошадей, почти развалилась, но рачительный Лагид начал всё восстанавливать заново. Однако ни в Триполе, ни в Библе Антенора в ангарейон не взяли. Не захотели связываться с подозрительным голодранцем в таком деликатном деле, как доставка государственных писем, чаще всего секретных. Даже не поверили, что он верхом ездит.