Оскорбление третьей степени

Виланд Райк

— Если застрелят меня, — пояснил Шилль.

— Если застрелят вас, — непонимающе повторила она.

— Да, такое возможно, — кивнул он. — Бывает, что на дуэлях погибают не те люди, которым следовало бы. От судьбы не убежишь. Но я постараюсь что-нибудь придумать. Вопрос с оружием мы решили, а вот секунданта у меня до сих пор нет. Дорогой герр Венцеслав, не желаете ли вы стать моим секундантом?

Шилль поклонился. Дядя Венцель встал из-за пианино.

— Сочту за честь, — промолвил он, тоже отве шивая поклон.

Полина только покачала головой и наклонилась погладить Квиза, который смерил ее суровым взглядом.

— Дома тебе пистолеты лучше

не держать, Алек сандр, — предупредил Лоренц. — Дядя принесет их на дуэль и потом унесет обратно. Тебе нужно только выбрать.

— Выбор оружия, — торжественно ответил Шилль, — является обязанностью моего секунданта, которому я полностью доверяю в этом вопросе. — Он достал из кошелька четыре купюры по пятьсот евро и положил их на стол.

На лице Шилля читалось облегчение, которое испытывает человек, после долгих метаний принявший важное решение.

6

Незнакомые знакомые

На следующее утро — а может, и в полдень, Шилль не знал точно, потому что часы на его старом кухонном радио встали на половине двенадцатого несколько лет назад и он так и не удосужился заменить батарейку, — в дверь позвонили полицейские. Отворив дверь, Шилль смутно различил на пороге двоих человек в мундирах. Один из незваных посетителей осведомился, не он ли герр Шилль. Медленно поднимая голову, чтобы утвердительно кивнуть, Шилль удивился, как быстро его разыскали. «Что им известно, а что нет? — напряженно размышлял он. — Про депешу Маркову наверняка уже знают, этот трус, конечно, запаниковал и со всех ног понесся заявлять на меня в полицию. Но там его вряд ли восприняли всерьез, ведь мое послание больше похоже на розыгрыш, шуточные рекомендации по чтению, не более того, а если они что-то заподозрили, подозрения еще надо обосновать, вот пусть сыщики этим и займутся, мне на потеху. А может, они тут из-за вчерашних пистолетов? Хм… А может, Лоренц и в самом деле полицейский осведомитель, который ловко пробрался в среду подпольных торговцев антиквариатом, заманил меня в ловушку и подбил на незаконное приобретение оружия? Такая вероятность есть, и тогда дело плохо, но теперь, увы, ничего не изменишь».

— Да, это я, — ответил Шилль. — Чем могу помочь?

— Доброе утро, извините за беспокойство, мы расследуем одно уголовное дело и хотели бы получить от вас некоторые сведения, — сообщил один из офицеров, вытаскивая из кармана фотокарточку и поднося ее к лицу Шилля. — Вы когда-нибудь видели этого человека?

— Нет, никогда; и знаете почему? Без очков я плохо вижу. Подождите минутку, я за ними схожу.

Шилль оставил дверь полуприкрытой и вернулся в квартиру, гадая, как бы поступил, если бы на этом снимке был изображен он сам. Все отрицать, заявляя, что больше себя не узнает, потому что давно не смотрелся в зеркало, — не самая удачная идея, полицейским на нервы лучше лишний раз не действовать. И потом, между ним и человеком на фото не имелось ни малейшего сходства, что офицеры явно заметили без посторонней помощи.

— Давайте посмотрим, — произнес Шилль, снова выходя в прихожую и поправляя очки на переносице.

Уже знакомая ему фотография с камеры контроля скорости была напечатана в куда лучшем качестве, чем та, что пришла по почте: Марков ведет машину и ухмыляется во весь рот, рядом с ним Констанция, тоже смеется.

— Его я в первый раз вижу, а вот ее знаю. — Он указал на пассажирку. —

Это Констанция, Констанция Камп.

— Она сейчас не у вас?

— Нет.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Три месяца назад.

— Вы знаете, еде ее найти?

— Нет.

На лестничной площадке над ними хлопнула дверь. Пожилая соседка по имени фрау Эберляйн спустилась на один этаж, подозрительно кивнула офицерам и обратилась к Шиллю:

— Добрый день, дорогой герр Шилль! Вы не возражаете, если я занесу «Змеиную пасть» попозже?

— Добрый день, — кивнул Шилль. — Без проблем, я вас не тороплю.

Дама кивнула в ответ и неспешно зашагала дальше вниз. Офицеры, несколько растерянные, молча ждали, словно присутствовали на торжественной церемонии.

— Не могли бы вы связаться с нами, когда фрау Камп вернется? — наконец заговорил один из них.

— Думаю, не мог бы. Она не вернется.

Полицейские переглянулись. Тот, что доставал из кармана фотографию, убрал ее назад.

— И все же… — не отставал второй, — было бы очень хорошо, если бы…

— Если бы, — перебил его Шилль, — вы ответили на мой вопрос. Который сейчас час?

Повисла пауза.

— Половина двенадцатого, — сказал один из офицеров, покосившись на часы с коричневатым ремешком. Его ответ прозвучал так, будто он искал смысл в репликах Шилля и не находил его.

Шилль поблагодарил полицейских, те поблагодарили его. Он проводил их глазами, потом, вернувшись в квартиру, удовлетворенно посмотрел на кухонное радио и спросил себя, почему не сказал, что знает Маркова. Может, чтобы не ставить под угрозу предстоящую дуэль? «Вряд ли, — ответил он себе, — полиция все равно скоро опять сюда нагрянет; будет странно, если этого не случится». Нет, причина заключалась в чем-то другом, и ему казалось нелогичным стремиться к сатисфакции на дуэли и в то же время опускаться до уровня доноса. На соблюдение скорости Шиллю было плевать, Марков мог ездить сколь угодно быстро, однако смеяться ему, по мнению Шилля, совершенно не следовало. Марков перестанет смеяться, но не из-за квазирепрессий со стороны государственной системы, а благодаря маленькому свинцовому шарику, который доставит ему послание о том, что больше смеяться нельзя, и положит конец его веселью.

Отчетливо видя мысленным взором, как свинцовый шарик вылетает из дула его пистолета и направляется к Маркову, Шилль вспомнил одну историю, которая произошла во время их с Констанцией воскресной прогулки в окрестностях Берлина. Он только теперь понял, что это была их последняя совместная прогулка. Они брели по бездорожью под высокими сводами букового леса, никуда конкретно не направляясь и, по выражению Шилля, созерцая существующее. Привлекательность подобных деревьев не в последнюю очередь объясняется тем, что само их наличие вызывает ощущение успокаивающего однообразия и вековой стабильности, которое умиротворяет, очаровывает людей и вместе с тем увеличивает, чисто статистически, вероятность того, что деревья могут рухнуть от старости в любой момент.

Сквозь листву проглядывало солнце, шелест в кронах деревьев напоминал едва уловимый шум моря, вокруг царила мягкая тишина, и все это совершенно не контрастировало с легким светло-голубым платьем, которое было на Констанце, и с потребностью Шилля снять с нее это платье. Перелезая через упавший ствол дерева или пробираясь сквозь кусты, они брались за руки, словно дети, всегда так ненадолго, думала она, всегда ужасно ненадолго, думал он.

— Стоять! — раскатисто прогремело откуда-то сверху.