Ослепительный нож
Шрифт:
– Взлезай ко мне.
Обнявши Неонилу, Всеволожа шёпотом передала услышанное сквозь трубу.
– Великая измена слову свершится нынче ночью. Как упредить, не ведаю.
Не услуженница, а почитай уже подруга, покачала головой и молча удалилась. У Всеволожи мысли уходили-приходили без толку. Сбежать от стережения 3венца, Тупталы и Фомы, что биться в стену лбом. Послать, как вестоношу, Неонилу? Под приглядом и она. Достать оружие? Одной троих не одолеть. И никого верного. Две девы в волчьей стае!
Явилась Неонила, осмурневшая, с покусанной губой.
– Фома-поганин позлорадствовал:
Боярышня, сжимая руки, запохаживала по избе. А Неонила снова вышла.
Пузырь в оконцах покраснел, как уголья, после побурел, как пепел, потом стал тёмен. Первое петоглашение раздалось с крытого двора. От мерзкого бессилия реветь хотелось, а слёз не было. Хозяева вошли, вздули огонь и повечеряли.
– Поешь, дочура, - позвал старик. Вздохнул, не получив ответа.
Вот на полатях - сонное дыхание. Едва приотворилась дверь.
– Роднуша, подсоби.
Неонила передала боярышне охапку: какие-то порты, рубахи толстого сукна, пара тулупов, сапоги чёрного товара.
– Что это?
– Мужская сряда. Оболокайся вборзе. Не разглагольствуй ни о чём.
Переодевшись, вышли.
– На носках ступай. Не зашуми.
По мосту - через крытый двор. Сквозь куриный дух, мимо коровьего жваченья - к чёрной двери. Там в лунном свете- Туптало. Из кошары доносились хриплые голоса с подвоплием:
Ай, в окошечке лебёдушка похаживает, В русу косу алу ленточку уплётывает, А другую, голубую, подпоясывает, А как третью, разноцветну, да на шейку кладёт. Ай, как сладко чёрный лебедь её в лес зовёт! «Уж пойдём, пойдём, лебёдушка, берёзку сажать. Не познавши красной девки, нельзя замуж взять!»– Кто там?
– оторопела Евфимия.
– Пьяницы да скляницы, - пробормотал Туптало, сделав головой знак следовать за ним.
По кочкастому огороду вышли на зады. И - в лес. Боярышнины сапоги скользили. Охраныш её поддерживал. Неонила шла легче.
– Тебе чужая обувь не жмёт?
– беспокоилась Всеволожа.
– Привычны мы к непутьме, - отвечал за неё Туптало.
– Плач и скрежет зубов ждёт опоенных завтра, - сказала Неонила о поющих в кошаре.
– Хмель не плачет, что пьяницу бьют, - хмуро отозвался охраныш.
Больше не обмолвились ни о чём, пока миновали лес и вязкое поле под ломкой корочкой льда. Боярышня постепенно соображала, что волоокий Туптало вошёл в сговор с Неонилой. А из какой корысти?
Вот снова вошли в лес.
– Далее не пойду, - остановился проводник.
– Ню-халы наши сказывали: лес этот, как источень,
– Ты-то куда?
– исподлобья глянула на парня Неонила.
– Мне ни вперёд, ни назад нет ходу, - отвечал бывший охраныш.
– Мой путь по дал её в сторону. С твоей лёгкой руки авось да не пропаду.
И исчез.
Две женщины, омужиченные неподобной срядой, углубились в березняк, трудно разглядывая ламьё конских копыт.
– Дай, понесу узел с рухлядью, - предложила Евфимия.
Неонила не отдала.
– Сама снесу.
– И прибавила озабоченно: - Как бы не застудить тебя. Придётся переобряжаться в холоде. Не являться же в таком виде.
Выглянули из подберезья. Не виднелись, а скорее пахли дымы погасших костров вдали. Едва угадывались в лунной синеве островерхие очертания шатров. Неонила развязала узел.
– Сперва помогу тебе.
Евфимия близко увидела её руку, расстёгивающую ворот тулупа. Безымянный палец пуст.
– Где сапфировый перстень?
– ужаснулась боярышня.
Овдовевшая дружница князя Романа поцеловала её холодную щёку.
– Перстню не было хода ни взад и ни вперёд, - спокойно вымолвила Неонила.
– Путь его далеко в сторону. Зато мы - здесь!
Всеволожа заплакала.
Лагерь московлян ждал перемётчиц тихо. Как встретят? За кого примут?
3
– Эй, девья мать, али усластить спешишь?
– заорал откуда ни возьмись ночной страж с рогатиной.
Шедшая впереди Неонила остановилась. Всеволожа обождала, пока этот воин, должно быть из городских ополченцев, подойдёт ближе.
– К Василию Коже, - сказала она внушительно.
– Мы с товаркой несём из Кашина добрую весть от жёнки его Ириницы и сына Матвея.
Ослопник явно знал Кожу. Да кто его в окружении Василиуса не знал? Для пущей верности мужик спросил:
– Как путешествовали из Кашина?
Евфимия бы смутилась. Неонила же отвечала бойко:
– До Волги пешехожением, от Волги с рыбным обозом.
Без лишних речей страж привёл к латаному шатру, освещённому изнутри. В шатре раздавалось чмурное пение, похожее на голоса из кошары, только песня была не озорная, плечевная:
Что не сиз голубь по зарям летал, Добрый молодец по Москве гуляя. Ой, не так гулял, тяжело вздыхал: «Мне не жаль, не жаль широка двора, А мне жаль-то жаль зелена сада, Во зелёном саду растёт древьицо, Дуб-деревьицо - родной батюшка. Медова яблонь - родна матушка, Зелена груша - молода жена, Сучки-веточки - малы деточки…»