Ослеплённый разочарованием

Калашников Владимир Владимирович

Поднялся я на палубу поздно ночью. От изучения прихваченных в библиохранилище манускриптов перед глазами бегали мелкие жучки, и вместо каждого, прищелкнутого ногтями, появлялось несколько новых, более ядрёных. Верный признак того, что надо отдохнуть. Медленно прогуливаясь, всматривался в созвездия. Ничего нового, только в созвездии Бочкаря зажглась сверхновая. Помню-помню, сам взрывал. Пару миллионов лет назад…

Задрав голову к небесному куполу, я совсем не заметил, как натолкнулся на спину сидящего на корточках человека и опрокинул

его в центр кружка ополченцев. В обязанность им было вменено нести патрульную службу на палубе, но вместо того отлынивали у фальшборта, забавляясь в известную в каторжной среде игру «Выбей зуб». Разновидность её, знаменитая «Свихни челюсть», была популярна в моей деревеньке. Селяне сбегали в лес, когда в мою затуманенную жидким золотом из бочонка бражки голову приходила идея сыграть… Да…

— Ты что, дед, хочешь чтоб из тебя последние мозги выбили? Хочешь остаток жизни на эликсирах работать?

На меня воззрились пять разбойничьих рож. Надо будет сказать Варкрагу, чтобы в патрули не допускали бывших каторжников. И вообще, собрать их вместе, да бросить в атаку на дворец Верховного Жреца. Да ещё наложить на каждого заклятие, чтобы красиво взрывались, коли вздумают перейти на чужую сторону. Знаем мы таких, родную маму продадут в мыловарню…

— Такой удар сорвал… — бубнил детина, растянувшийся на досках. — Сейчас я на тебе руку набью…

Ублюдок… извиняюсь, бандюга… неуклюже поднялся из некрасивой позы, оглянулся на меня и ринулся убегать. Я медленно и неотвратимо последовал за ним. Один каторжник заступил мне дорогу, но я хлопнул в ладоши и припечатал всю пятёрку к палубе невидимым и неосязаемым многотонным грузом. Оставив их извиваться рыбами, помещёнными для оздоровления организма на свежий, экологически чистый горный воздух, я вскинул руку с растопыренными пальцами, сжал их и повернул в запястье. Солдат смешно задрыгал ногами в воздухе над ютом.

— Здравствуй, дружок! — задушевно сказал я. — Набегался? Для здоровья полезно! Теперь поведай мне, как ты расколдовался!

Я дал ему почувствовать палубу подошвами. Вырастил, правда, из досок шипы. Говорят, что в далёких восточных землях специально иглы втыкают, — не так глубоко конечно, уж тут я перестарался, — для лечебно-профилактических целей. Следовало бы лбом припечатать… Для острастки…

Громила же не понял моей заботы о нём, взвыл и поджал ноги.

— Чем быстрее скажешь, тем раньше отпущу. Будешь тянуть — шипы пронзят тебя снизу. Знаешь с какой скоростью растёт бамбук в колдовских южных лесах? За один твой вздох вытягивается на ноготь.

— Когда адепты, ох, — детинушка схватился за натруженную челюсть, — опустошили Лорох, ко мне в… в…

— В твою «Общественную Организацию», — подсказал я.

— Стало быть, в «Общественную Организацию», то бишь сортир, некому стало заглядывать. Я даже обрадовался, когда увидел… лицо… имперского воина. Потом имперцы стали рушить здания города. Когда дело дошло до сортира, волшба твоя, дед, испарилась…

«…И рухнул ты, дружок, в выгребную яму», закончил за него я.

— Так это ты тот человек, про которого говорили, что он отсиживался в… дерьме?

— Да, —

скромно потупился воин.

— А, так вот что за амбре истекает от тебя! — догадался я.

Детина молчал, мудрёных слов не знал, но нахмурился, — смысл понял.

Я аккуратно опустил громилу на настил.

— Ладно, бывай!.. — я поворотился к нему спиной.

Добрый он, всё-таки, малый… Больше по привычке потыкал меня в спину пикой, полоснул ножом по горлу. Повернулся и пошёл к освобождённым от груза заклятия сослуживцам-галерщикам. Занялся менее болезненной но более циничной «Сморкнись в глаз соседу».

Я полежал, поразмышлял немного о пользе сокрытых под мантией лат с высоким стоячим воротником, заговорённым особым образом, — железо сочится кровью, если коснуться его другим железом. Надобно наградить парня, старался ведь, убивал меня, убивал.

Я поднялся и послал за плечо направленное заклятие лошадиного насморка. Теперь точно выиграет.

Отряд воинов ворвался в каземат и расшвырял немногих надсмотрщиков. Зомби, снятых с ворота, на растянутых цепях тащили к деревянной скамье и пригибая им голову, чётко рубили шеи. Очистив зал, солдаты выстроились у стен и застыли. В помещение широким шагом вошёл Уруг-Карр, сопровождаемый ближайшими помощниками и союзными военачальниками. Следом еле поспевал чародей.

— Не думал, что здесь держат ещё одного узника… — бросил властитель Тиугоны на ходу.

— И заметьте, камера находится в самом глубоком подвале, на дне храмового комплекса, симметрично той, в которой пребывали вы, — пропел Сол-Фдаен, военачальник от Ппалдлги.

Выдвинулся тысячник, командовавший захватом подземелий, отсалютовал Императору.

— Мой повелитель, сейчас мы отодвинем плиты.

Солдаты стояли у ворота, взявшись за рукояти.

— Погодите! Створки запечатаны! — чародей всматривался в руны.

— Открывайте!

— Не знаю, стоит ли…

— Что там написано?

— Руны мне известны, но вот диалект… Этими знаками записан чужой язык, мне почти не знакомый.

— Не лукавь, чародей!

— Здесь сказано, что за стеной находится то, что поразит великого воина в самое сердце. Стена запечатана в конце третьего цикла… В тот самый день, когда пленили тебя…

Император ударил в стену рукой и нашарив край печати непослушными пальцами, — длань обёрнута толстыми пластинами латной рукавицы, — оторвал и бросил на пол.

— Открывайте!

— Император, остерегись!

Уруг-Карр нетерпеливо щёлкнул плетью по воздуху. Солдаты, взвыв от натуги, повернули ворот; щель разомкнулась и стал шириться проход.

Уруг-Карр взял факел и шагнул в камеру. Следом пролез Варкраг.

Чародей не пошевелился; он знал, что ожидает Уруг-Карра внутри, и не в силах был что-либо изменить.

Через пять минут в каземат вернулся воевода. Один. Приказал выйти всем, включая высокопоставленных союзников, оставил при себе лишь двух своих доверенных воинов. Когда один из князей воспротивился, прорычал, что снесёт ему башку. А проходя мимо чародея кинул ему: «Ты был прав!»