Основы человечности. Работа над ошибками
Шрифт:
— Да красивый, красивый! — поддел Фёдор, всё-таки заметивший, как друг изучает собственное отражение.
— Ну тебя… Я не то… Посмотрел просто.
— Выдохни. Я понял, что не просто так любуешься. Синяки пересчитываешь? Вроде снаружи не заметно ничего. Хотя… Погоди, а с рукой что?
— Поцарапался.
— Ничего себе поцарапался, вся ладонь в крови. На-ка, протри хотя бы. — Фёдор почти силой впихнул ему спиртовую салфетку. — А теперь футболку задери.
Пока Тимур занимался самокопанием, Стас успел скрыться в туалете вместе с аптечкой и, судя по шуму воды, обратно пока не собирался, так что стесняться было
Зеркало послушно отразило то, что Тимур и так неплохо представлял: кожа вокруг активированной сигиллы была красноватой и слегка припухшей, а чуть ниже красовался здоровенный синяк.
— Чем это тебя так? — присвистнул Фёдор, демонстративно игнорируя состояние татуировки.
— Не поверишь, кулаком. Вроде бы. Я, честно говоря, не разглядел.
— Хорошо, что не кастетом. Рёбра целы?
— Надеюсь. Не хрустят, не болят…
— У меня мазь от ушибов есть. Где-то там. — Фёдор кивнул в направлении Стаса, аптечки и туалета. — Ну вы как с ним? Реально не поругались?
— Да как с ним вообще ругаться? Захочешь к чему-то придраться — и то не получится. Какой-то удивительно комфортный мужик.
— Ну, тогда посочувствуем ему от всей души. С Динкой нелегко будет.
— А кому сейчас легко? — Тимур одёрнул футболку и снова покосился в зеркало. — Слушай, Федь, я разве похож на таджика?
— Вроде нет, но я в определении национальностей не силён. А что?
— Пытаюсь понять, почему некоторые люди используют это слово как оскорбление. Как будто таджик — это что-то плохое.
— Люди из любого слова могут сделать оскорбление: из национальности, из профессии, из пола, из цвета кожи. Просто из цвета. Ну и что теперь, на всех идиотов внимание обращать?
В этом был весь Фёдор — непоколебимое спокойствие и уверенность в собственных словах. Спорить с ним было совершенно невозможно, поэтому Тимур никогда даже не пытался заниматься подобной ерундой.
С другой стороны, он не мог вспомнить ни одного случая, когда Фёдор ошибался. Если он чего-то не знал, то так и говорил: «не знаю», «не думал об этом», «не разбираюсь в таких вещах». Но уж если что-то утверждал — значит, именно так всё и было.
— Федь, — осторожно начал Тимур. — Кажется, мне нужен твой совет.
— Прямо сейчас? Или время терпит? А то, судя по твоему лицу, к этому совету надо морально подготовиться и пивом закупиться.
— Не совсем сейчас… Когда Стас уйдёт.
— То есть на него пива не брать? Отлично, тогда я добегу до магазина, а вы тут общайтесь, отмывайтесь, сушитесь… В общем, ведите себя хорошо. Если что — звони.
Слова с делами у Фёдора никогда не расходились. Вот и сейчас Тимур опомниться не успел, а входная дверь уже хлопнула, выпустив татуировщика на улицу.
Осталось только сесть на гостевой диванчик и задумчиво пробормотать: «Я ж пить не собирался». Но не кричать же вдогонку, чтобы безалкогольное брал.
* * *
К тому моменту, как Стас наконец-то отправился по своим делам, Тимур понял, что слегка переоценил силы.
Таблетка, выпитая перед выходом из дома, перестала действовать, и в голове снова стало тяжело и мутно. Адреналин тоже схлынул, и тело наконец-то в полной мере осознало последствия короткой драки: мышцы ныли, синяки болели (их, конечно, оказалось больше
Тимур вытащил зелёного медвежонка и нерешительно повертел его в пальцах.
Надо было с чего-то начать, но большинство слов потерялось, а те, что остались, никак не хотели складываться в связное предложение.
— Смеркалось, — раздался сверху зычный голос. Фёдор и так-то был основательно выше, а сейчас ещё и сидел на стуле, в то время как Тимур сгорбился на диване, и давящее ощущение от этого только крепло.
— А?
— В детстве, ещё до того, как мы познакомились, я пытался рассказы писать. Идей была куча, но вот с первым предложением вечно не клеилось. Я часами на пустой лист смотрел и страдал, потом наконец-то находил нужную фразу — и тогда уже писал дальше. Мог за ночь тетрадку исписать, а то и больше. Нашёл вот недавно эти тетрадки, перечитал. Внутри ерунда, конечно, полнейшая, но зато каждый — реально, каждый — рассказ начинается со слова «смеркалось». Ну так вот, смеркалось. А дальше?
«Смеркалось, — мысленно повторил Тимур. — Смеркалось, мы сидели на диване, и Людвиг рассказывал мне, как…»
— Представь, что ты сделал что-то плохое, а твой друг взял вину на себя, — выпалил он, не давая себе сбежать от разговора.
— И что именно плохое ты сделал? — немедленно уточнил Фёдор.
— Я не… Ничего. Это же просто теоретически.
— Ладно, а насколько плохую вещь ты теоретически сделал?
— Не сделал, — зачем-то упрямо буркнул Тимур.
— Окей, ты не сделал ничего плохого, но всё же, теоретически…
— Фёдор!
— Извини, но у тебя был такой серьёзный вид, что пришлось срочно разрядить обстановку.
— Разрядил, блин… — Изливать душу, пусть даже иносказательно, немедленно расхотелось. Но слова (те самые, потерявшиеся, а потом внезапно нашедшиеся) метались внутри и жаждали прорваться наружу.
Говорить было больно, но молчать — ещё больнее.
«А пойти всё равно больше не к кому», - обречённо подумал Тимур.
— Ну прости, виноват, — примирительно вскинул руки Фёдор. — Ладно, излагай как умеешь, я слушаю. Или пива глотни, вдруг поможет. Хорошее, кстати, пиво, крафтовое. У нас тут за углом магазинчик недавно открыли.
— Федь, это правда важно. Давай я сначала расскажу, а потом уже пиво.
— Ладно, не хочешь пить — вот тебе замена. — Фёдор вытащил из кулера пустой пластиковый стаканчик и поставил перед Тимуром. — Терзай его и прекрати мучить несчастного медведя.
Кусок мармелада, раздавленный пальцами, на медведя уже совсем не походил. Руки теперь все были липкие и пахли химическим ароматизатором. Яблочным.
И кровью.
Казалось, они теперь всю жизнь будут пахнуть кровью.
— Извини, — Тимур дотянулся до салфетки и тщательно стёр ей остатки медвежонка. — Так вот, представь… просто теоретически представь, что… Жили-были два друга. Условные такие Биба и Боба. И один из них крупно накосячил, а второй взял вину на себя, и его посадили в тюрьму.