Основы человечности. Работа над ошибками
Шрифт:
— Нет, просто делюсь по-дружески. Люди иногда так делают. Но как хочешь, я и сама съем. Извини, я всегда хочу есть, когда нервничаю.
— Ты всегда нервничаешь, — заметил Буранов. — Ты поэтому такая толстая?
— Да, — не стала спорить Инга и ещё раз куснула батончик.
Инга, которая буквально позавчера отказывалась от шоколадных конфет на кухне у Тимура.
Инга, которая говорила, что мать запрещает ей есть сладкое.
Инга, которая точно что-то задумала!
Ну не отраву же она в шоколадку подсыпала,
— Ладно, давай! — решился Буранов. Подскочил к девочке, вырвал батончик у неё из рук и разом откусил половину.
— Эй, мне-то оставь! — возмутилась Инга.
— Перебьёшься. Нервничай дальше! — Он затолкал в рот остаток шоколадки, демонстративно потряс пустой обёрткой и швырнул её за пределы беседки. — А вот теперь можешь вставать на колени. Хотя нет, погоди…
Он выудил из рюкзака алюминиевую банку, вскрыл её и сделал большой глоток. Ну да, после шоколадки, умятой в один присест, пить наверняка хотелось.
— Можно мне тоже? — тихо спросила Инга.
Буранов посмотрел на неё с лёгким скептическим удивлением, как на внезапно заговорившую подставку для ног, но банку протянул. Кажется, он тоже заметил, что с Ингой творится что-то странное, но решил досмотреть представление до конца.
Или Тимур просто приписывал ему свои мысли и выдумывал сложности на пустом месте? Но нет, меловые росписи на стенах он явно не выдумал, и они точно не были случайными узорами.
Но в любом случае ничего страшного в беседке пока не происходило, поэтому Тимур просто понадеялся, что в банке обычная газировка, а не пиво или какой-нибудь ядрёный энергетик, и остался на своём месте.
Инга отхлебнула из банки, покрутила её в руках, облизнула губы…
— Вернуть не хочешь? — напомнил Буранов.
— А… да… — девочка протянула ему банку. Достала телефон. И с улыбкой велела: — А теперь вылей остатки себе на голову.
Надписи на столбах вспыхнули тёплым красноватым светом.
Лица Буранова Тимур не видел, но спина в тёмной мешковатой куртке напряжённо дёрнулась, распрямилась, как у игрушечного солдатика. Парень не проронил в ответ ни слова, только поднял руку с банкой и покорно вылил себе на макушку остатки жидкости. И замер с задранной вверх рукой, ожидая дальнейших указаний.
— Хорошо, — кивнула Инга, глядя на свою жертву через экран телефона. Кажется, она записывала видео. — А теперь скажи, что ты дурак.
— Я дурак, — ровным механическим голосом произнёс Буранов.
— Скажи, что ты полный придурок и трус, который вечно делает другим гадости.
— Я полный придурок и трус. Я вечно делаю другим гадости.
— Ты сломал очки Саши Голиковой?
— Я.
— Почему?
— Она мне списать не дала.
— Ты издеваешься над всеми, кто не дал тебе списать?
— Я не издеваюсь. Это наказание, они его заслужили.
— Любой, кто тебе не нравится, заслуживает
— Да.
С каждым вопросом голос Инги звучал громче и чётче. Она убедилась, что заклинание работает, и явно почувствовала себя увереннее.
А вот Буранов отвечал монотонно и односложно, никаких эмоций в его голосе не было и в помине. Интересно, осознаёт ли он сейчас, что происходит? Как работает это заклинание? Похоже на какой-то хитрый сплав из чар подчинения и откровенности. Но тогда у Инги не так уж много времени. Скоро её силы иссякнут и начнётся мощный откат.
Впрочем, надо думать, она понимала, на что идёт.
— Кто разбил нос Махееву?
— Это кто? — не понял Буранов.
— Ну Вася Махеев. Рыжий такой, мелкий, с хвостиком.
— А… Ну я.
— За что?
— Он в столовке последний пирожок с вареньем забрал. А я сам его хотел взять!
— Почему Махеев никому не сказал, что это ты его ударил?
— Так я объяснил, что, если он на меня нажалуется, я ему ещё и зубы выбью.
— Кто в прошлом году зимой облил водой куртки в раздевалке, так что девчонки не могли в них выйти на улицу?
— Ковшик.
— Он сам это придумал? Или кто-то ему велел так сделать?
— Ковшик — дурак. Конечно, я всё придумал.
— Зачем?
— Просто. Поржать. Они так психовали забавно, родителям названивали. Кыся в мокрой убежала, идиотка.
Деревянные столбы начали пованивать гарью. Как бы не загорелись! Да и вообще, пора было заканчивать этот цирк. Не из жалости к Буранову, конечно, — он давно нарывался. Но Инга, кажется, вошла во вкус и рисковала упустить момент, когда нужно остановиться.
Тимур осторожно приблизился к беседке, стараясь держаться так, чтобы не попасть в объектив телефона или на глаза Буранову. Теперь ему наконец-то удалось разглядеть лицо мальчишки — застывшее, словно пластиковая маска. Когда он говорил, двигались только челюсти. И глаза — испуганные и слезящиеся.
Всё он чувствовал и всё понимал, бедолага.
На мгновение Тимуру стало его жалко. Или даже на два мгновения. Но вмешаться он всё равно решил исключительно ради Инги.
Решил — но не успел.
Людвиг серой тенью проскользнул в беседку, оказавшись прямо за спиной девочки, и осторожно потянул её за подол куртки. Не помогло. Она, кажется, даже не заметила волка, упрямо продолжая свой допрос.
— Инга… — тихо окликнул Тимур. — Заканчивай.
Реакции не последовало.
Волк недовольно мотнул головой — и на его месте возник человек. Людвиг, в отличие от Тимура, о тёплой одежде не позаботился (да и откуда бы она у него взялась?), поэтому сейчас стоял всё в той же домашней футболке, тонких штанах и босиком. Он явно не радовался внезапному сеансу закаливания, но когда его руки легли на плечи Инги, голос звучал спокойно, уверенно и слегка иронично. Как и всегда.