Основы человечности. Работа над ошибками

Шашкова Екатерина Владимировна

Правильно Людвиг сказал — тараканы и ничего кроме.

Из-под дивана вынырнула длинная узкая тень и осторожно, даже ласково обвилась вокруг тимуровой щиколотки.

— Да отстань ты. — Он дёрнул ногой, и тень послушно отпрянула.

— Ты вкусный, — прокомментировал Людвиг. — О чём подумал?

— О тараканах. Ладно, проехали. Инга, тебе чаю или сока?

— Ой, Тимур Игоревич… — удивлённо захлопала глазами девочка. Кажется, она только сейчас начала осознавать реальность. — Что вы здесь делаете? Или… что я здесь… Где я? И… — Она перевела взгляд на Людвига. —

Вы кто?

Хорошо бы она, конечно, пораньше этим вопросом озадачилась — когда он ей давал дурацкий совет снять с Буранова штаны, — но лучше поздно, чем никогда.

— Сок принеси, или минералку, если найдёшь, — попросил у Тимура Людвиг. И настойчиво добавил: — Пожалуйста.

В голове Тимура это «пожалуйста» моментально расшифровалось как «Пожалуйста, выйди на пару минут и дай нам поговорить», но он не был уверен, что не придумал этот вариант самостоятельно. Вот Ксюша сказала бы точно, но не звонить же ей с глупыми вопросами. Да и она спит наверняка после предыдущей ночи, полной разговоров, беспокойства и уроков магии.

Часы показывали половину одиннадцатого.

Точно спит.

Минералку Тимур не нашёл, зато сока обнаружил две коробки и одну бутылку — и все открытые. Так и не смог выбрать между апельсиновым, гранатовым и персиковым, поэтому прихватил в комнату все три. И пару кружек.

— Я тебя знаю, — ошарашенно пробормотала Инга в тот момент, когда он вышел из кухни.

Тимур так и не понял, пропустил ли он какую-то часть разговора, или всё время, пока он искал сок, эти двое молча глядели друг на друга.

Людвиг и сейчас ничего не сказал, только чуть склонил голову набок, как большая собака. Разве что уши не навострил.

— Я тебя на фотках видела, папа показывал, — продолжила Инга. — Одну даже себе на память выпросила. И я знала, что ты жив. То есть не знала, конечно. Никто не знал. Но я верила, что ты однажды вернёшься.

— Не вернусь. — Людвиг потрепал её по голове.

— Почему?

— Не хочу обратно в подвал к Рыбникову. Или где у вас теперь принято особо опасных преступников запирать?

— Не знаю. Такими подробностями со мной никто не делился. — Инга растерянно улыбнулась, как будто, с одной стороны, извинялась за своё невежество, а с другой — слишком сильно радовалась появлению Людвига. И снова извинялась — в этот раз за неуместное любопытство: — Где ты был? Почему не появился раньше? И почему… — А вот теперь она смутилась и стала выглядеть совсем привычно, хоть и бледновато. — Почему ты не изменился внешне? Это вообще ты? То есть… ты настоящий? Ты же не призрак, да?

— Пощупай.

Щупать протянутую руку Инга постеснялась (как будто не она только что висла у Людвига на шее и не хотела его отпускать). Наоборот, осторожно отстранилась и уселась на диване, как приличная школьница с фотографии — спина прямая, ноги сжаты, ладони на коленях. И только улыбка — искренняя, восторженная — не вписывалась в образ пай-девочки.

— Почему ты мне радуешься? — удивлённо спросил Людвиг.

— А не должна?

— Наверное, нет… —Он уселся по-турецки на одну из шкур напротив

дивана и задумчиво уставился на собственные ноги. Босые. И, мягко говоря, не слишком чистые после прогулок по улице. — Я же злодей. Убийца. И… я не знаю, что этот… отец про меня рассказывал, но… если уж он решил рассказывать, а не делать вид, что меня вовсе никогда не существовало в природе, то… мне кажется…

— Он постоянно ставит тебя мне в пример, — перебила Инга. — Говорит, какой ты был крутой, умный и талантливый. Во всём самый лучший. Он считает, что я никогда такой не буду. Да я и сама знаю, что не буду. Недотягиваю. Как бы я ни старалась — выше головы не прыгнешь.

— В том-то и дело, — кивнул Людвиг. — Если бы мне постоянно говорили, что я недотягиваю до какого-то незнакомого немецкого пацана, я бы этого пацана возненавидел до глубины души! Злился бы на него и на себя, а не лыбился при встрече во все свои… Сколько там у тебя зубов? Двадцать восемь или уже побольше?

Тимур очень сомневался, что Людвиг стал бы кого-то ненавидеть. Он умел огрызаться, ехидничать, любил дурацкие розыгрыши… Но вот злости в нём, вопреки волчьей природе, вообще не было. Скорее всего, за гипотетическим талантливым незнакомцем он ходил бы хвостиком с требованием научить, показать и объяснить. Людвиг обожал учиться и всегда старался докопаться до сути.

Он готов был учиться даже у Гаврилова, который обращался с ним, как с вещью. Так с чего ему ненавидеть того, с кем он даже не знаком?

— Я восхищалась тобой! — воскликнула Инга, подтверждая мысли Тимура. — Я слушала папины рассказы и думала, что ты потрясающий. И я надеялась, что однажды… что ты…

Она резко замолчала. И покраснела.

Ну начинается! Сейчас опять станет мямлить и зажиматься, а ведь только что совершенно нормальная девчонка была.

— Что? — спросил Людвиг, не дождавшись продолжения фразы.

— Что ты однажды придёшь и… Только не смейся. Я мечтала, что ты спасёшь меня. Заберёшь с собой. Куда-нибудь. Это глупо, я знаю. Я понимаю, что нельзя меня просто так забрать от родителей, есть же законы, документы и всякое такое. Но в детстве… раньше… я представляла, что мы будем жить вместе и я буду тебе помогать. В чём-нибудь. Пусть даже ты преступник, всё равно буду. Ведь если ты такой хороший, как говорит папа, то ты не станешь… ну… относиться ко мне как… относиться плохо.

— Относиться к тебе, как он? — прямо спросил Людвиг.

Инга зажмурилась, втянула голову в плечи и кивнула.

На тщательно расправленную юбку упала слеза и сразу же впиталась в ткань, оставив небольшое тёмное пятнышко. Вскоре рядом появилось ещё одно. И ещё.

— Между прочим, я злой и страшный серый волк! Почему мне вечно приходится утешать детей? — беззлобно проворчал Людвиг, прижимая девочку к себе. — Ну вот что с тобой делать? Ладно, поплачь, поплачь. Иногда надо.

Про Тимура все, видимо, забыли, и он чувствовал себя откровенно лишним. Смотреть на семейное воссоединение было немного неловко, вмешиваться в разговор — тем более.