Основы искусства святости. т3
Шрифт:
нигилист-циник Диоген, берется разум и наука и на чем опирается такая вера в них?.. Вот вопрос, поставленный человечеству критической философией в лице
Канта. Иногда отмахиваются от этих вопросов ссылкой на завоевания науки: да разве современная техника не свидетельствует о силе ума и знания! Но отвечать так — значит неизвестное подтверждать неизвестным, только отодвигать проблему, и не требует ли в таком случае уже самый этот факт объяснения? Ор
ган познания — головной мозг с нервной системой — и функция познания настолько несоизмеримы и несоответственны между собой, что говорить о познании мозгом и нервами мира и его законов —
притязания на разум, науку; или же человек есть богоподобное существо, сын вечности, носитель божественного духа, и возможность научного познания
объясняется именно этой природой человека»34.
Такова дилемма, перед которой останавливаются в смущении и тревоге «честные» ученые, желающие осознать до конца, с одной стороны, свое положение и призвание, а с другой — основы и конечную цель науки, которой они занимаются. Особенно, когда угар страсти проходит и наступает реакция.
– 82-
И есть от чего смущаться. Ведь от того или иного решения этой дилеммы зависит судьба человека; выбрав одно, он может пойти в одну сторону, выбрав другое — в противоположную. И вот научный «витязь», подобно васнецовскому, стоит «на распутий» и размышляет.
Если смысл науки заключается только в ее общеполезности, если она только продукт комочка грязи, называемого мозгами, и орудие борьбы за существование, как учат дарвинисты в биологии и некоторые гносеологи, то откуда взяли, что истина всегда полезна, и не полезнее ли иногда, а может быть, и всегда, заблуждение? Ведь утверждали же подобное Ницше и некоторые авторы сочинений по теории познания. Не бросил ли дерзко уже Оскар Уайльд в лицо мыслящему человечеству свою знаменитую фразу: «Нет ничего более
нездорового, чем мышление»? А если это так, то значит можно «все доказывать», ничего не считая истиной, как современные модернисты и поступают. Действительно, что такое научная истина, когда еще существует сомнение, доступна ли она человеческому рассудку, когда нужна вера в единство разумного начала в мире и человеке? А раз нужна вера, то чем последняя лучше религиозной, которую «попы» в церкви проповедуют?35
Если же наука возможна только в союзе с религией и должна постоянно опираться на нее, чтобы иметь право на самое свое существование (ибо без религии, т. е. без благодати, ум расстраивается, делается лживым, да и просто не может иметь бытия), то каковы должны быть ее границы и область дозволенного ? В чем же тогда состоит достоинство науки, если она будет (как в средневековье) находиться в подчиненном отношении к религии? Недавно из «служанки» (богословия) она таким трудным, революционным, насильственным путем сделалась самостоятельной «госпожой», неужели опять нужно смириться, слушаться, «не сметь свое суждение иметь»? Но если допустить контроль над наукой со стороны религии, то следует ожидать, что от ученых потребуется отчет (на Страшном Суде) за каждое слово, за неправильное учение, за недолжное употребление научного дара...
Итак, две дороги: с одной стороны — неверие, произвол, умственные и плотские наслаждения,
ширяющееся, с другой — знание отодвигается в будущий век: тогда узнаем лицем к лицу, ныне разумею отчасти, тогда же познаю, якоже и познан бых (1 Кор. 13, 12). Но при этом, с одной стороны — уныние, сомнение, пессимизм, отчаяние, с другой — радость, надежда, утверждение, мужественная бодрость.
Куда же идти?
Эти противоречия всегда мучили великих ученых и мыслителей, не понимала их только полунаука, люди, нахватавшиеся лишь верхушек знания. И нож, давно занесенный над горлом науки, нож, отточенный ею же самой, в последнее время некоторые из этих ученых безжалостно пытаются наконец вонзить в тело своей матери, так жестоко их обманувшей льстивыми надеждами36. И голоса, что
37
человеку мало одной науки, надо еще «кое-что другое» для полного счастья и успокоения мятущегося ума, раздаются со всех сторон — из лагерей художников, поэтов, писателей, духовных лиц, ученых-естествоиспытателей, философов. Вот некоторые из них.
Эмиль Верхарн — талант первой величины в современной Бельгии — заставляет так говорить в своей драме «Монастырь» (акт 1) дона Милитьена:
...В наши времена
Науке только смерть в грядущем суждена;
Ее отвергли те, кто зрел в ней свет нетленный,
Искал найти в ней ключ к гармонии вселенной!
Сегодня правда в том, в чем ложь была вчера;
Систему стройную единый взмах пера
Вдруг может отменить, чтоб вновь творить системы;
Гипотезы кишат, не разъясняя темы;
Нет больше истины, нет больше лжи, и вот
Я жду, когда ж она сама себя пожрет...
Дельно рассуждает пастор Бэртодж в рассказе «Загробная любовь» такого
38
антицерковника, как Анатоль Франс (из сборника «L'etui de nacre»* (*«Перламутровый ларец» (франц.)): «Изыскания в области науки приведут лишь к открытиям в той же области... Духовные истины могут быть открыты лишь для тех, кто идет духовным путем».
Известный физик Лоренц, прочитав по приглашению в -84-
феврале и марте 1901 года в голландском обществе «Tot nut van't Agemeen» несколько публичных лекций, заключил их словами, которые совершенно уничтожают ценность и подъятого им собственного труда, и времени, отнятого у слушателей. Знаменитый профессор сказал, что сообщения его об эфире, молекулах, атомах и электронах были только «гадания», что «чем дальше мы [ученые] идем, тем более мы сознаем, как несовершенна наша работа», что все их научные теории есть только «несовершенное отражение действительности», что их, эти теории, «все время нужно перестраивать, улучшать и даже, может быть, заменить чем-нибудь совершенно другим»39.
Знаменитый Гарнак, выучивший наизусть в подлинниках всю литературу первых трех веков христианства, исписав кипы бумаги и приобретя чрез это славу первоклассного ученого, наконец не выдержал этого чудовищного напряжения и насилия над естеством души и сказал: «Труд и прогресс культуры, без сомнения, очень ценные вещи, к которым мы должны стремиться и для которых мы должны работать, но высший идеал заключается не в них — они не могут наполнить душу истинным удовлетворением»40. Позднее раскаянье.