Особо опасная особь
Шрифт:
Один точный удар – жало стилета войдет в верхнюю часть шеи, чуть ниже никелированного шлема. Так убивают быков на корриде. Руди любит корриду. Из него получился бы хороший матадор.
Руди слегка согнул колени, навис над Умником и ударил.
Умник повалился на правый бок, прикрывая собой червя, рука джинна мелькнула слева – запоздало, безрезультатно. Удар Картера ушел в воздух. Умник не глядя лягнул Картера, оттолкнулся от пола, кувыркнулся через голову и вскочил на ноги. Поднял червя. Червь норовил обвиться вокруг руки. Умник
– Я видел тебя, джинн, – сообщил Умник. – В моем шлеме сзади стоит камера, которая времени от времени следит за тем, не собирается ли напасть кто-нибудь из-за спины. Какой-нибудь резвый агент вроде тебя.
Картер мычал и корчился на полу, держась за пах. Судя по всему, Умник приложил его удачно.
Умник пошел к тумбочке, стоявшей в углу. Выдернул металлический ящик – отлично, то что надо. Вывалил содержимое на пол, поставил ящик на тумбочку и шмякнул глиста на днище как снулого угря.
– Эй, эй, – глухо сказал Картер. – Подожди, человек. Мы с тобой договоримся…
– Кто там бормочет? – осведомился Умник. – Джинн или глист? Или оба говнюка сразу?
– Это я. Хиту.
– Хиту? Что еще за дрянь такая?
– Я называю себя хиту. Вы, люди, называете меня червем – это неправильно. Черви – безмозглые примитивные существа. А я разумный. Я – ваш собрат.
– Собрат? – Умник усмехнулся. – Что-то сомневаюсь я в этом. По-моему, ты просто паразит – кишечный солитёр, измазанный в чужом кале и страдающий манией величия.
– Это проявление ксенофобии. Тебе неприятно видеть меня, но ты должен осознать, что я – представитель разумного вида, такой же, как и ты. Ты ведь не убьешь меня, железноголовый? Это глупо – убивать меня. Я – огромная ценность, все знают это.
– А я не знаю, и знать не желаю.
– Ты можешь получить за меня огромные деньги…
– Деньги – дерьмо. Я пришел сюда не за ними.
– Это очень большие деньги…
– Пошел к дьяволу.
Агент Картер резко поднялся на ноги. Лицо его застыло каменной маской, пустые глаза уставились на Умника – тупо, не отражая мыслей. Картер двинулся вперед, сжав стилет в руке.
– Ты меня достал, глист, – заявил Умник. – И зомби твои достали, и вонь твоя, и вообще, достало все на свете. Все, пока.
Он переложил нож в правую руку и рассек червя на четыре части – четырьмя короткими движениями.
Свист в ушах Лины усилился, возрос до непереносимого панического визга и оборвался – словно лопнула струна.
Лина, задыхаясь, хватая воздух ртом, прислонилась к дереву, вцепилась в него руками, чтоб не упасть.
Червь умер.
Это должно было принести ей радость, но не принесло. Не было сил радоваться. Силы кончились.
Червь умер. Сдох – так точнее. Лина осознала вдруг с ужасающей, провидческой ясностью – это не было конечным пунктом путешествия. Только лишь коротким привалом, минутной передышкой перед новым забегом. Она в упала в чужую реку, попала в яростный чужой поток, ее несло, било боками о камни, о стены, об острые выступы, шкура сдиралась с нее клочьями и отрастала снова,
Умник, наверное, знал. Хотелось верить, что знал. Он не говорил ничего, шпион проклятый, но выгребал в потоке весьма успешно, и тащил Лину за собой – как единственную не брошенную в бурунах рыбину, полудохлую, потерявшую природную красоту, оборвавшую плавники, но все еще живую, самую ценную из улова.
Лина не могла бросить Умника – она прекрасно понимала, что ее жизнь зависит от него не на сто – на тысячу процентов. Исчезнет Умник – закончится ее жизнь. Само осознание этого факта было отвратительно Лине, привыкшей чувствовать себя человеком высшего сорта в лучшей, самой совершенной стране. Но что она могла сделать, что? Она отчаянно хотела выжить и понимала, что на свои силы в этой гонке рассчитывать не приходится.
Головокружение медленно уходило. Земля под ногами перестала раскачиваться. Оглушительная тишина, бьющая по ушам, постепенно заполнялась звуками окружающей жизни.
Отдаленный надсадный вой…
Лина тряхнула головой, прислушалась. Приближающийся рев десятков моторов; поверхностным слоем наложен истеричный обертон сирены.
Что это, откуда?
Не по их ли души катят? Этого только не хватало.
– Эй, Умник, Умник, – бормотала под нос Лина, направляясь к дому. – Ты долго там, Умник? Слишком долго возишься. Кажется, пора отсюда валить.
– И был он предан огню, – бормотал под нос Умник, – и пожрало его пламя, лизало плоть его, и кричал он, и не было ответа тому воплю, и пропал его глас во тщете, аки глас вопиющего в пустыне. И изошел он дымом, пердячим паром, был разложен на молекулы и растворился в воздусех, дабы никогда не возродиться в живом мире, потому что сказал Господь – не место тебе в сем мире, скотинка ты плоская, белая, членистая, подобная не человеку, но бычьему цепню, Taeniarhynchus saginatus, бездушная и противная высшему творению. Аминь.
Он закончил сервировку. Блюдо выглядело так: нашинкованный на узкие полоски бледный плоский глист, украшенный четырьмя красными таблетками танопирита и политый густым соусом напалма. В центре композиции взгромоздилась пирамидка взрывателя.
Они не получат ничего – ни кусочка червя, ни даже пепла его. Они не дозрели до такого сокровища. И их безмозглые, сверхагрессивные форсфайтеры – подтверждение сей незрелости.
– Эй, джинн, – сказал Умник, – вали отсюда. Сейчас все это дело громко бабахнет. Беги, спасайся.
– Почему ты не убил? – спросил Руди, раскачиваясь на цыпочках, ковыряя пальцем в ухе, глядя на Умника блестящими черными глазами. – Не убил меня хорошего, не зарезал-застрелил?
– Не мое это дело – убивать. Во всяком случае, убивать без нужды. Сегодня тебе повезло. Вали отсюда.
– Давай съедим этого червячка, а, мардж? Наверное, он вкусный… – Руди облизнулся, осклабился в идиотской улыбке. – А то он это… убежит, и ты уже его не съешь. Никогда.
Джинн сбрендил? Не выдержал перипетий, свалившихся на его не слишком крепкую голову?