Особо опасная особь
Шрифт:
– И у меня свои. Только вот кривые. И желтые…
Лина наклонилась и поцеловала Умника – нежно, осторожно. Не взасос. Отстранилась, посмотрела на Умника. Тот сидел с полузакрытыми глазами, тени мучительных раздумий бродили по его лицу.
– О чем мысли? – спросила Лина.
– О тебе.
– Ну и какие там мыслишки? Гадкие, небось?
– Лин, не думай, что я тебя обманывал, – сказал Умник, нервно дернув щекой. – Даже не думай так думать.
– Обманывал? В чем?
– Что увезу тебя в хорошее спокойное место, что ты будешь… ну это… жить со мной. Так все оно и будет. Я вот только немножко поправлюсь…
– Ладно, не будем об этом, – Лина
– Нет, не потом. Сейчас. – Умник отвел ее руку в сторону. – Я ведь не врал тогда, нисколько не врал. Ты даже не представляешь, насколько для меня это важно – чтобы дом свой, и семья, и дети… Я жил в Штатах, в чужой стране, и всегда мечтал, что вернусь домой, что найду себе девушку – красивую, добрую, которая будет понимать меня, что женюсь на ней, и вот вдруг встретил тебя, Лина, Линка, и понял, что искать мне больше никого не нужно…
– У меня не будет детей, – сказала Лина, борясь с мучительным комом в горле. – Никогда не будет. Я ведь переделанная, гены мои испорчены. Если я смогу родить, то только уродца. Я не гожусь тебе в жены, Умник. Тебе надо найти другую, здоровую.
– Глупости, глупости! – Умник замотал перебинтованной головой, попытался встать. Лина мягко, но настойчиво вернула его в сидячее положение. – Ты родишь… Или нет, не так! Все это совсем не важно… В общем, это… М-м-м… Ну, понимаешь…
Умник не был похож сам на себя. Обычно работал языком без малейших тормозов, хоть кого мог заболтать, а тут вдруг стушевался, разнервничался, размычался.
Лина опустилась, встала коленями на дорожку. Так ей было удобнее – смотреть на Умника не сверху вниз, а прямо в глаза. Люди, гуляющие неподалеку, оглядывались, но ни Лина, ни Умник не обращали на это внимания.
– Ты замечательный, Умник, – тихо сказала она. – Странный, конечно… раньше я не знала, почему, а теперь знаю – потому что ты русский. Но все равно ты самый лучший. А я не очень хорошая. Совсем не хорошая. Строптивая, избалованная девица из богатой семьи. Я привыкла получать то, что хочу. Я вру безо всяких затруднений. И характер у меня без тормозов. Знаешь, сколько у меня мужчин было? Всяких – и молодых, и не очень? Я спала с ними, и за это они дарили мне всякие побрякушки. Или даже не дарили – просто мне так хотелось.
– Врешь, – сказал Умник.
– На этот раз не вру. Нужна я тебе такая?
– Нужна. – Умник схватил Лину за руки и она невольно вскрикнула – его узловатые клешни снова обрели твердость железа. – Нужна. Такая. И никакая другая. И мне, в общем-то нет дела… Я люблю тебя, Лина. И прошу это… В общем, стать моей женой.
Такое вот очаровательно корявое предложение.
– Ты раньше был женат? – спросила Лина.
– Был. – Умник слегка покраснел.
– И что?
– Развелся. Давно развелся.
– А почему?
– Ну… Так получилось. Ей не нравилась моя работа, мы редко были вместе.
– И со мной когда-нибудь разведешься?
– С тобой – нет. Никогда.
– А свадьба у нас будет?
– Конечно.
– Настоящая свадьба?
– Конечно. Самая настоящая.
– В Чехии?
– Почему в Чехии? – опешил Умник.
– Потому что я так хочу.
– Ладно, будет в Чехии. Никаких проблем.
– И там будут жарить мясо и колбаски? И гости будут петь песни?
– Еще какие песни, солнышко! Я сам буду петь.
– Ты умеешь петь?
– Нет. Но для тебя научусь.
– Я согласна, – сказала Лина.
День 11
Лина и Юрий жили в Сарове
Они свили гнездо на плюс пятом этаже – поближе к небу и солнышку. Их хотели поселить в семейном общежитии, на минус девятом. Юра ходил к начальству, ссылался на боевые заслуги и ранения, объяснял, что его невеста – американка, что ей необходима социальная адаптация, что у нее клаустрофобия, что она, в конце концов, уникальный объект, требующий особых условий. Кончилось тем, что им отдали полулюкс, в котором еще недавно проживал академик Юрий Михайлович Семецкий, почивший в бозе в возрасте ста пятнадцати лет от естественно наступившей старости. От академика осталась тысяча книг в стеллажах – как ни странно, в основном научная фантастика и фэнтези с автографами авторов, а также древний компьютер с наружным модемом и портрет в рамочке. Портрет висел на стене, на нем был изображен сам Семецкий Ю.М. – бодрый лысый старичок в желтой бородке, с добрыми голубыми глазами. Надпись внизу портрета гласила: «Свинье Михалычу – от остальных свиней. Люби нас, как мы тебя. Бай и Син». Что означали сии таинственные слова, Лина так и не поняла. Не смог объяснить их глубинного смысла и Умник.
Так или иначе, пристанищем Лины и Юрия стали две уютные, старомодно отделанные комнаты с видом на сосновый бор. Лина не стала ничего трогать, только украсила полки деревянной посудой. Она увидела эту посуду в магазине на первом этаже, онемела от восторга, побежала к Юрке за деньгами и накупила столько, что едва донесла до комнаты. Раньше она никогда не видела такого: лакированные плошки – круглые и продолговатые, с головами птиц, ложки с длинными и короткими ручками, стаканы и стаканчики – черные, расписанные золотыми листочками, красными ягодами и зеленой травкой. Юра сказал, что это русская народная посуда, и называется она «Хохлома». Сообщил между делом, что лет пятьдесят такой хохломы было навалом в любой сувенирной лавке Америки, но увы, международный изоляционизм не способствует свободной торговле… В общем, не сказал ничего нового. Лина теперь и так все это знала.
Она уже привыкла называть Умника Юрием, или Юрой, или Юркой, или даже Юрочкой (хотя последнее ему не нравилось). Каждое из этих слов имело свои оттенки – от официального до уменьшительно-ласкательного. Хорошо все-таки, что русский закачали ей в голову полным комплектом, а не заставили учить – она точно свихнулась бы, изучая столь сложный язык. Ее мозги и так дымились от информации, что приходилось узнавать за день.
Юрка пришел в себя довольно быстро – первые три дня Лина спала на отдельной кровати, чтобы не дай Бог, не отдавить ему какое-нибудь больное место, но уже на четвертый день с Умника сняли все повязки, разрешили ходить, и она переселилась к нему на диван, с облегчением убедившись, что не так уж он и переломан-перештопан. Юрий был совсем не против – что и доказал в первый же вечер три раза подряд. И все три раза Лине очень-очень понравились.
Последним ее постоянным мужчиной был Виктор Дельгадо. Он был красив, отлично сложен, умен и безумно богат. Но если бы он предложил ей выйти за нее замуж, она расхохоталась бы ему в лицо. Она знала, что он подонок – с самой первой минуты, как только его увидела. Она жила с ним просто от скуки, из прихотливого интереса, в поисках адреналинового кайфа.
И в полную противоположность: если бы выяснилось, что по каким-то причинам Юрий не может жениться на Лине, она бы удавилась, покончила с собой. Потому что жизнь ее потеряла бы смысл.