Особо опасная особь
Шрифт:
– А Умник – чех? – спросила она.
– Нет, он русский. Почему вы все время спрашиваете о Чехии, Лина?
– Сон мне приснился… Вначале хороший, а потом страшный, дурацкий. Умник там был чехом, и звали его Иржи.
– Забавно, – Иконников улыбнулся. – Нет, он не чех, точно. Зовут его Юрий Николаевич Ладыгин, родом он, если не ошибаюсь, из Брянска – есть в России такой город. Очень хороший человек… ну и специалист, конечно, высшего класса.
– По чему специалист?
– По всему, – туманно сказал Иконников. – По всему, чему угодно.
– А сколько ему лет?
– Тридцать пять.
–
– Эту тему мы уже обсуждали, – уклонился Иконников.
– Ладно, ладно… Извините, доктор. Что вы дальше будете со мной делать? Снова обвешаете датчиками и будете изучать как лабораторную крысу? Возьмете у меня всю кровь, чтобы разобраться с моими переделанными генами?
– Зачем же всю? – Иконников развел руками. – Сколько нужно, мы уже взяли. И исследовали вас достаточно углубленно.
– И все это время держали меня под наркозом? Почти две недели?
– Именно так.
– Ну не свинство ли с вашей стороны?
– Не свинство. Всего лишь гуманный акт. Не думаю, что вам очень понравились бы те процедуры, которые мы выполняли. Но не выполнить их мы не могли. Извините.
– Ага-ага. Понятно. Значит, теперь я – ваша собственность?
– Почему вы так решили?
– Один тип из СГБ сказал, что я – их собственность. Потому что присадка, которую мне вкатили, украдена у них. Вы украли меня саму. Значит, теперь я принадлежу вам, со всеми потрохами. Так, да?
– Совсем не так. Вы принадлежите себе. Только себе, Лина. Мы не СГБ, и не BSOM, у нас все по-другому.
– Значит, вы не СГБ? А кто же? Всемирный антигенетический чешский комитет имени Яна Жижки?
Доктор засмеялся. Хохотал минуты три, вытирал слезы рукавом и никак не мог остановиться.
– Уф-ф, – наконец сказал он. – Ну вы даете, Лина… Всемирный чешский… как вы там сказали?
– Комитет. Антигенетический.
– Ага, антигенетический. Смешно, правда. Нет, у нас несколько другая структура.
– И как же она называется?
– Российский Комитет биологического контроля. Сокращенно – КБК.
– Вот видите, почти угадала. Тоже комитет. Спецслужба.
– КБК – большое государственное учреждение, – заявил Иконников. – Большое, разветвленное и совершенно легальное. Но и элементы спецслужбы у нас есть, для особых случаев. Глупо было бы отрицать.
– Антиамериканская спецслужба, – уточнила Лина.
– Мы не враги Америке, – уверенно сказал Иконников. – Более того, мы в какой-то мере мы ее союзники. Я говорю, конечно, о людях, живущих в Америке, а не об уродливой опухоли под названием BSOM. Россия пытается удержать мир от катастрофы. Сперва мы были одиноки в своем стремлении, потом к нам присоединились Китай и Азиатская Уния. С Европой было много сложнее. Но, как видите, и там возобладал голос разума.
– И весь сыр-бор – из-за генетических присадок?
– Не только. Здесь много всего намешано. Ущемление прав и свобод человека на североамериканском континенте, и нелегальные полеты на Станс, и разработка генного оружия, и военные операции, не санкционированные ООН. Много чего.
– Военные операции? – Лина не поверила
– Воюют, Лина, – заявил Иконников. – Воюют. Вы, насколько я знаю, уже осведомлены о форсфайтерах. Как вы думаете, для чего их создают? Для того, чтобы помогать селянам с удвоенной скоростью убирать урожай?
Лина упала обратно на подушку в изнеможении. Нет, слишком много для одного раза. Слишком много противной и не слишком убедительной информации.
Через пять минут ей скажут, что на американских фермах вместо барашков и поросят выращивают русских младенцев и режут их в угоду всесильному зловещему BSOM, и откармливают их мясом хай-стэндов. И что, этому она тоже должна верить?
– Хватит, – попросила она жалобно. – У меня уже голова пухнет. Можно, я просто полежу полчасика? А потом позавтракаю.
– Пообедаете, – уточнил Иконников. – Уже время обеда. Вам принести еду сюда или в общую столовую пойдете?
– А что, можно в общую? – Лина недоверчиво прищурилась.
– Конечно, можно. Почему бы и нет?
– Тогда в столовую! А Умник там будет?
– Нет. Он в другом крыле. Там своя столовая.
– Понятно… А меня в ту столовую не пустят?
– В ту – нет. Извините, у нас определенный режим, с этим приходится считаться.
– Опять понятно… – Лина тяжело вздохнула. – Ладно, тогда буду обедать здесь. Я так думаю, что не увижу Умника еще сто лет. Если вообще когда-нибудь его увижу.
– Вы так хотите с ним встретиться?
– Очень хочу! – настойчиво сказала Лина. – Просто до смерти хочу. Пожалуйста, доктор!
– Ладно. Если вы так настаиваете… – Иконников развел руками. – Это можно устроить. Увидите своего Юрия уже сегодня.
– Ура! – завопила Лина, вскочила с кровати, обхватила шею доктора руками и чмокнула его прямо в лысину. – Вы прелесть, доктор, вы просто лапушка!
Иконников смущенно крякнул и порозовел.
В палате Лины имелось все, необходимое для минимально комфортной жизни – кровать, пара кресел, прямоугольный стол из настоящего дерева, холодильник, кондиционер, санузел с душевой кабиной и даже минисауной. И, слава Богу, мультикомп – русского производства, незнакомой модели, но на удивление приличный – пожалуй, даже лучше того, что остался у Лины дома. Не было в комнате только окна. А дверь была прочно заперта.
Лина немедленно врубила компьютер, пробежалась по каналам телевидения, изумилась, без труда поймав три десятка американских программ, еще больше удивилась, когда безо всяких ограничений вышла в мировую сеть. Хм… Забавно.
Из США русские сетевые ресурсы были почти недоступны, подлежали жесткой цензуре и категорически не рекомендовались для пользования. Это объяснялось какой-то там временной поправкой Конгресса, принятой против России и Китая и направленной против тоталитарных режимов в этих странах. Газеты и телевидение США отзывались о России исключительно неблагожелательно – по их словам, худшего противника демократии в мире не существовало. Не то что Лина на все сто процентов доверяла телевизору. Просто ее мало интересовала Россия. Она почти ничего не знала об этой стране, да и не хотела знать.