Особо опасная особь
Шрифт:
Перевернула бутылку, глянула на обратную сторону:
Водка ОФИЦЕРСКАЯ
элитная безалкогольная
Состав: питьевая специально подготовленная очищенная вода.
И всё! Всё!
Лина покачала головой. Ну русские, ну шутники. Безалкогольная водка! Хоть бы смайлик на обратной стороне нарисовали… Нет, все на полном серьёзе.
Тем временем Мефодий Святополкович навалил ей полную тарелку салатов, мяса и рыбы.
– Кушайте скорее, Линочка, – шепнул он. – А то сейчас пойдет тост за тостом. А когда кто-то говорит тост, у нас есть не положено, невежливо. Чего вам налить?
– Вино у вас тоже безалкогольное?
– Частично.
– Налейте мне обычного, алкогольного. И покрепче.
– Есть только сухое.
– Ладно,
Лина лопала так, что за ушами трещало – упрашивать ее не надо было. На нее пялились уже не так откровенно – нагляделись, видимо. Убедились, что с виду человек как человек, без всяких инопланетных финтифлюшек. Лина была уверена: все в зале знали, что она не просто американская девчонка, она – симбионт, начиненный стансовскими генами как булка с изюмом. Ну и бог с ними со всеми. Салаты здесь офигительно вкусные, и вино превосходное, не хуже французского, и это главное.
Она думала, что следующую речь будет толкать Святополкыч или шкаф в черных очках, но нет – на другом, далеком крае стола поднялся на ноги невысокий, круглый субъект в коричневом костюмчике, поднял бокал и сразу все смолкло. Юрий взял руку Лины в свою лапищу, положил себе на колено.
– Слушай, Линка. Это Фатеев, замдиректора КБК. Большой человек.
Ладно, будем слушать замдиректора.
– Сегодня у нас торжественный день, – сказал Фатеев. – Торжественный, но в то же время и грустный. Праздник, так сказать, со слезами на глазах. Как говорится, дожили. Наш дорогой Юрий Николаевич Ладыгин, всеми нами любимый Юрка-Умник, которого мы знаем, позвольте так выразиться, с младых ногтей, который совершенствовал свою квалификацию в наших стенах, который стал одним из лучших отечественных специалистов в своей, прямо-таки скажем, специфической области, от нас уходит.
Так-так… Уходит… Лина захлопала глазами. Уходит. Куда уходит?
– Конечно, все мы знаем, что Юрий – работник другого ведомства, – продолжил между тем Фатеев. – С нами он только сотрудничал, и поправлял свое здоровье после… э… возвращения из загранкомандировок. Таким образом, можно сказать, что от нас он уйти и не может, и никуда он от нас, так сказать, не денется. Какую бы новую работу Юрий Николаевич для себя не выбрал, он все равно останется отличным специалистом в области биологического контроля, и будет сотрудничать с нами, и мы всегда будем рады его видеть в наших лабораториях, в нашем слаженном коллективе. Правильно я говорю?
– Правильно! – закричали в зале.
– Поэтому, дорогой Юрий, все мы желаем тебе успехов на новой работе, и не забывай нас. А в память о нашем сотрудничестве мы дарим тебе пару-тройку скромных подарков…
Фатеев переваливающимся шагом поплюхал к Юрию, они звякнули стаканами, выпили, поцеловались, похлопали друг друга по спинам. Тут же набежали мужички и дамочки с кучей коробок, перевязанных нарядными лентами, выстроились в очередь, дабы вручить их Юрке, выпить с ним и поцеловаться. Лина ошарашенно стояла с фужером в руке и пыталась хоть что-нибудь понять. Юрка уходит… Уходит из КБК… Но ведь он сам говорил, что он не из этой конторы, и этот толстый говорит то же самое. Другая работа… Нет, ничего не понятно. Кто-то должен ей объяснить. Она уже собралась обратиться к Иконникову, но громогласный Фатеев опередил ее.
– А сейчас предоставляется слово Ильдару Маратовичу Умярову, сотруднику Службы внешней разведки, – крикнул он. – Господа, прошу наполнить бокалы!
Юрка спешно усадил Лину на стул, сел сам, набулькал в фужеры «водки», снова схватил Лину за руку и замер. Шкафообразный детина поднялся в полный рост, снял черные очки и положил их на стол, на салфеточку. Глаза его оказались ярко-голубого цвета.
– Как вы знаете, Юрий Ладыгин принял решение уйти из разведки, – сказал он негромким сипловатым голосом. – Вопрос этот еще не решен, решается он, сами понимаете, господа, не здесь, но думаю, что будет решен в самом скором времени. Нам, как и вам, очень жаль, что от нас уходит ценный работник Юрий Николаевич Ладыгин, мы пробовали его отговорить, очень настоятельно просили остаться, но… Вы сами прекрасно
Юрий стиснул руку Лины, поднялся вместе с ней, чокнулся со всеми молча, не говоря ни слова, выпил и снова сел. Все занялись едой – с преувеличенным энтузиазмом, нарочито перестав обращать внимания на виновника торжества. Видимо, это было частью какой-то русской традиции. Даже правильнее сказать – распорядка.
– Юр, что все это значит? – шепнула Лина.
– Ты еще не поняла?
Она уже начала понимать, но пока отказывалась верить в свою догадку.
– Нет. Объясни.
– Я ухожу из Службы внешней разведки. Ухожу из шпионов, проще говоря.
– Почему?
– Из-за тебя. Из-за тебя, Линка.
– Тебя выгоняют из-за меня?
– Совсем наоборот. Они хотят, чтоб я остался в СВР – вместе с тобой.
– Мишка сказал, что я лакомый кусочек. Он это имел в виду?
– Да. Он знал, что у СВР на тебя большие планы. Но ты – кусочек только для меня, Линка. Ты будешь только моей, и я хочу, чтобы ты была счастлива.
– А они не могли тебя заставить?
– Нет, нет. У нас свободная страна. Действительно свободная, несмотря на кажущуюся строгость. Мне нелегко было решиться уйти, я проработал в этой службе всю жизнь. Уйти из привычной среды – это как в пропасть прыгнуть. – Юрий закрыл глаза, устало потер веки пальцами. – Но… Но, но. Я не хочу, чтобы ты работала там, детка. Это слишком жестокая работа – мы стараемся избежать грязи, но не всегда так получается. Прав был Мишка – мы звереем там, кто-то больше, кто-то меньше… Я не жалею… Да нет, жалею, конечно, но что поделать… Думаю, что я сделал как лучше, сделал все правильно. А по-другому не получилось бы – либо мы с тобой вместе, либо… Как со Светкой было, и чем в конце концов кончилось… Извини. М-м-м… Я же обещал тебе, и вот держу свое слово. Как это объяснить… Не знаю, сумеешь ли ты понять…
– Я все понимаю, – Лина приложила палец к губам Юрия, оборвав его бормотание – мучительное, идущее от сердца, начинающееся становиться все более бессвязным. – Не переживай, милый. Я все поняла, и я очень тебя люблю. Давай выпьем, и тебе станет легче.
Она плеснула ему чуток вина, и себе полстакана сразу. Будь ее воля – вмазала бы сейчас стакан виски, прямо из горлышка, как последняя алкашка. Потому что с души ее свалился камень величиной с Эверест, ей хотелось хохотать и плакать, и кружиться с Юркой в вальсе, и висеть у него на шее, и целовать его, и получать поцелуи в ответ, и говорить ему, какой он хороший, самый лучший на свете. А вместо этого она официально сидела во главе стола и ждала, пока все кончится, и они останутся с Юркой одни-одинешеньки, без чужих глаз, без чужих ушей, вдвоем на большой белой кровати.
– За тебя, Умник, – сказала Лина, промакивая глаза салфеткой. – Ты своего добился, да?
– За тебя, солнышко. Не плачь, тушь размажешь. Дай я тебя сам вытру…
А потом была длинная пауза, и все, кажется, уже наелись и напились, и Юрка ушел с мужиками курить в коридор, а Лина сидела совершенно обалделая, откинувшись на спинку стула, к ней подходили люди, говорили с ней о чем-то, половина – по-английски… смешно, право, как будто она по-русски не умеет, и она отвечала невпопад, только старалась выпить с каждым вина, потому что уже знала, что пить в одиночку в Раше неприлично, и слегка надралась, а потом, само собой, ее отпустило и хмель испарился – черт бы драл эту утилиту детоксикации, за одно это свинство Вика Дельгадо стоило убить. А затем вернулся Юрка, и распорядитель банкета загнал всех за стол на места чуть ли не пинками, и Юрий снова налил себе офицерской дистиллированной воды, встал и сказал: