Особое задание
Шрифт:
Он подробно рассказывал У Чжи о принципах стратегии и тактики Красной армии, о значении аграрной революции, о тех факторах, которые определяют победы Красной армии над численно превосходящими силами противника. У Чжи слушал, и перед ним буквально раскрывался новый мир. Ему казалось, что и десять лет обычной учебы не обогатили бы его так, как одна эта беседа.
Стояла уже глубокая ночь, когда комиссар вынул из кармана старые часы и, взглянув на них, удивленно произнес:
— Ничего себе, уже около часа ночи! Пожалуй, тебе лучше сейчас все-таки поспать, а уж завтра с утра приниматься за работу?
— Нет, нет. Сяду писать! — запротестовал У Чжи. — Мне теперь все равно не заснуть!
— Ну
Комиссар дал ему стопку бумаги и, проводив до ворот, крепко пожал на прощание руку.
Ординарец отвел У Чжи в дом для приезжих. Там ему выделили отдельную комнату и снабдили керосиновой лампой. Сяо-пэй оставил ему полбутылки керосина и чайник с кипятком и ушел. У Чжи сразу же принялся за работу. Он то вдруг задумывался, вспоминая подробности, то торопливо писал, боясь пропустить что-нибудь важное.
Мешали работать налетевшие в комнату москиты, и У Чжи одной рукой писал, а другой все время отмахивался от насекомых. Где-то неподалеку всю ночь шло собрание, и слышны были взволнованные призывы ораторов. Когда уже пропели третьи петухи, тишину неожиданно нарушило мощное пение «Интернационала».
Вставай, проклятьем заклейменный, Весь мир голодных и рабов! Кипит наш разум возмущенный И в смертный бой вести готов!..Пело много людей. Хотя пели они не очень стройно и без сопровождения оркестра, в самой мелодии гимна чувствовалась сила и суровость, и в то же время она не могла не затронуть тончайшие струны человеческой души.
Сун И-юнь в свое время научил У Чжи петь «Интернационал», но там, где он услышал этот гимн впервые, исполнять его можно было только шепотом, при закрытых окнах и дверях. И только здесь У Чжи впервые услыхал, как «Интернационал» поют свободно, в полный голос. Кровью скольких героев заплачено за эту свободу! У Чжи вышел во двор и стал внимательно вслушиваться в слова гимна, мысленно подпевая невидимому хору. Но вот пение окончилось, и снова стало тихо.
Восток уже заалел, и звезды потускнели, растворяясь в первых лучах рассвета. Холодный утренний ветерок освежил У Чжи, и он почувствовал новый прилив сил. Боевой задор звал к новым опасностям.
Вернувшись в комнату, он подлил в лампу керосина, и снова его перо торопливо забегало по бумаге.
Глава 9
СТАЛЬНОЙ СОЛДАТ
Когда подошло время завтрака, ординарец комиссара Сяо-пэй принес рисовую кашу и сладкие пампушки. У Чжи прежде всего осведомился, завтракал ли комиссар и что он ел.
— Питается он очень плохо, — пожаловался Сяо-пэй, — все время одно и то же: кукурузная каша с перцем и овощи. Достанем что-нибудь повкуснее — он тут же отправляет в госпиталь, а сам и не попробует.
— В таком случае я тоже буду есть кукурузную кашу!
— Что ты! — испугался Сяо-пэй и умоляюще взглянул на У Чжи. — Комиссар строго-настрого наказал мне кормить тебя хорошо. Он говорит, что мы здесь уже привыкли к плохой пище, а тебе надо хорошо есть, потому что ты потратил очень много сил, добираясь к нам.
У Чжи не удалось переубедить Сяо-пэя, тогда он пригласил его разделить с ним трапезу, но тот наотрез отказался. Пришлось смириться и есть одному.
После завтрака молодой офицер продолжал писать донесение. Он обладал хорошей памятью и мог через много лет узнать человека, которого видел один лишь раз. Поэтому партийное поручение о сборе военной информации о противнике было ему по душе.
Только после полудня закончил У Чжи свое донесение. Он сразу же позвал Сяо-пэя и попросил его отнести свой секретный доклад комиссару. Он так устал, что не притронулся к еде, лег в постель и через минуту уже крепко спал.
Проснувшись, У Чжи увидел в комнате Сяо-пэя. Тот вскочил со стула, налил гостю воды для умывания, а затем подал обед, сообщив при этом, что комиссар сейчас находится на собрании.
Не успел У Чжи торопливо поесть, как в комнату вошел комиссар и пригласил его к себе.
На улице было очень шумно. Во многих домах играли граммофоны. Оказалось, что провожают бойцов на передовую, в Куншаньба. В красноармейских фуражках и соломенных тапках, с винтовками и небольшими вещевыми мешками за плечами бойцы строем шли по улице. У каждого к мешку была приторочена пара новых тапок. Далеко разносилась их песня.
Беречь советский наш Китай — Приказ народом дан. Эй, берегись, помещик лютый, Эй, берегись, тиран! Дрожат злодеи. Сгоним прочь их. Эй-эй! Мы — армия рабочих, Мы — армия крестьян! Всю землю беднякам раздать — Приказ народом дан, Ее с оружьем охранять — Приказ народом дан. Мы — армия рабочих, Мы — армия крестьян! [30]30
Здесь и далее стихи переведены Г. Ярославцевым.
За бойцами сплошным потоком шли народные носильщики. Среди носильщиков были и женщины и старики. Люди шагали бодро, как бы не чувствуя тяжести. Какой-то старик лет семидесяти с пустой корзиной за плечами, видимо уже успевший отнести свой груз, стоял на обочине дороги и время от времени выкрикивал свежую новость:
— Красная армия одержала новую победу, Сычуаньская армия драпает!
Эта новость подбадривала, и носильщики невольно ускоряли шаг.
Внезапно к комиссару подбежала молодая женщина лет двадцати. По синей косынке и рваному халату ее можно было бы принять за обыкновенную крестьянку, если бы не винтовка за плечами. Она по-военному козырнула комиссару и быстро заговорила на сычуаньском диалекте. У Чжи с трудом понял, что она просит разрешить ей вместе с отрядом носильщиков идти на передовую. У Чжи не понимал, почему комиссар не пускает ее.
А женщина продолжала идти рядом с комиссаром. С ее раскрасневшегося лица падали капли пота, но она ничего не замечала.
— Почему, товарищ комиссар, ты не разрешаешь мне идти на передовую?
— Линь Сю-лань, как ты не поймешь, что я здесь ни при чем? Ведь это тебе не забава. Если с тобой что-нибудь случится, кто будет отвечать?
— А что может случиться? Я уверена, что все будет в порядке.
«Вот ведь упрямая!» — подумал У Чжи.
Чувствуя, что она не отступится от своего, комиссар, наконец, сдался: