Остальное белым. Гипотеза
Шрифт:
– Объясняю
Ход шестой процедуры хорошо помнишь? Что там у нас после пейотля прописано? Ага. А вот не получится. А вот так не получится. А за неимением. Рахиль твой ебаный постарался, пока прикатывал. Ещё раз такое, и он хер свой съест, за три приёма, согласно режиму кормления, ты меня знаешь. Да, проследи. А с ней-то что теперь делать? Да, всё уже, полцикла депривации и коктейль почти весь, пейотль только остался. На мясо? А у неё четырнадцать из двадцати, Консул. Я вперед Рахиля твоего на мясо. Да. Так. Нет, я другое предлагаю. Продолжаем по шестой, но геката-цикл корректируем немного. И пусть цветут наши пустыни.
В кабинет, где скучал Миша, вошел Антон Васильевич. Задержался на пороге, как-то сразу оказался рядом с Мишиным креслом и несильно ткнул Мишу в шею. Тот обмяк, глотая воздух. Консул наклонился к его лицу.
– Рахиль, ты всё запорол. Всё. Эта девочка сделала бы для страны больше, чем все агробиологи и прочая шваль.
Неуловимо быстрый удар, вопль, кашель.
– Теперь не знаю. Все на страх и риск. Но запланированного результата не будет точно. Благодаря тебе, Вайнберг.
Хруст, кашель, долгий стон.
– Пойми, Михаил. Главное, что от тебя требуется – это неукоснительное соблюдение инструкций. Их кровью писали.
Хруст, вой, всхлипы.
– Не ной. Ещё раз допустишь – убью. Специально на выходные подгадаю, чтоб двое суток получилось, понял?
Щелчок, вопль.
– Золотые потом вставишь. Пошли, говно. Рябой ждет.
Нина на каменном столе, застывшее лицо, полуоткрытый рот. Миша на полу у гермодвери, держится за грудь и стонет. Антон и Фарид у стола друг напротив друга. Миша видит сполохи в воздухе между ними. Скорее всего, из-за болевого шока.
– Во славу великой матери Гекаты, начинаем.
– Во славу великой матери.
Сполохи.
Рябой идет за пульт. Консул делает Нине укол.
В боксе раздаются звуки, волна прокатывается по телу Нины. Она сначала вздрагивает, потом резко выгибается так, что лопатки и пятки становятся точками опоры. Ритм ускоряется. Пять четвертей. Барабаны. Каждая пятая – гонг. Каждые двадцать секунд голова Нины бьётся о камень стола. Сполохи теперь бегут по ее коже.
– Может, другую?
– Нет, давай продолжим с этой. Реакции хорошие. Восприимчива.
– Я имею в виду ритм.
– Я тоже. Этот оставляем. Миша, а ты чего заскучал? Смотри. Когда ещё доведется.
Щёлк. Нина выгибается. Щёлк. Голова приподнята. Щёлк. Голова крепко прижата к камню
– Выключай. Записывай. Этап второй. Кинестетика.
Музыка затихает, Нина открывает глаза, её тело сводит судорогой, ногти ломаются о камень. Дикий долгий вопль мечется под высокими сводами.
– Она проснулась?
– Нет, она сейчас не может проснуться. Всё нормально. Почти в плановом порядке. Давай, Антон, электроды крепи. И капу ей вставь, зубы сломает.
– Схему помню. Корректировку предлагай, ты же придумал что-то.
– Так козлик же наш постарался, свадхистана смещена. Но воздействие возможно ещё одним способом.
– Понимаю. Может сработать. Фиксирую, креплю, и импульс сразу.
Миша всхлипывает. Один из фонарей под потолком взрывается. Нина перекусывает капу, закатывает глаза и начинает задыхаться. Сполохи собираются в зарево.
– Нехарактерная реакция. Да, не ожидал. Ладно. Очевидно, спазм. По показаниям потом сверим. Фарид, вспышку давай. Посмотрим, как себя поведёт. Вторую. Третью.
Нина
– Миша, какая интересная экскурсия. А где учат на агробиолога?
– В сельхозе, Нин, в сельхозе.
– Миша, я говорила уже тебе? Кажется, я люблю тебя.
У Нины хлещет кровь из носа и ушей, но её глаза полны счастьем и она улыбается.. а потом падает на спину без сознания. Зарево гаснет. Миша рыдает уже в голос.
– Посмотрим, хватит ли этого воздействия. В ванну ее, Рябой. А ты опять ноешь, Миша?
– Так ты ему зубы передние выбил.
– И три ребра еще сломал. Сука кудрявая.
Рябой надевает Нине на голову целлофановую шапочку и тащит в ванную. Через пятнадцать минут экскурсию нужно закончить.
13
Дневник вечно юной Нины Афанасьевой
8 апреля 1953 года
Я совершенно не понимаю, что происходит. Сначала всё было хорошо. Мы с Мишей пошли на экскурсию, Антон Васильевич очень интересно рассказывал о фасоли. Антон Васильевич – это Мишин коллега. Выглядит он, конечно, странно. Нет, на первый взгляд – ничего особенного – разве что волосы чуть длиннее, чем сейчас носят. И глаза – маленькие такие. Сам он не сказать, что толстый, но точно не тощий. Нет. Самое главное – взгляд его. Все лицо выражает радушие, чай наливает с видом ласковой хозяюшки. А смотрит в упор. Внимательно. Сначала всё было хорошо, а после экскурсии Мишу куда-то позвали. Антон Васильевич сказал, что это производственная необходимость. И что такое у них иногда бывает. У меня же нет оснований не доверять Антону Васильевичу. Я шла домой одна. Мне казалось, что время пролетело очень быстро. Было часов 11 утра. Я зашла в хлебный и купила свердловскую слойку – мою любимую. Хотела вечером зайти к Мише, но не зашла, потому что он сам должен. Не собираюсь навязываться.
12 апреля 1953 года
Вот пойду в парикмахерскую и пусть мне там "боб" сделают. Нечего с этой косой ходить. Да и удобнее. Решила начать ходить в бассейн. Мама поддержала. А ещё у нас гортензия зацвела! Ни разу не цвела! Огромный розовый шар на подоконнике. Мама говорит, что на юге гортензия растет на улице. Как такая нежность может расти на улице?
Миша ни разу не появился. Ну что ж, интересный способ расставания – производственная необходимость, и прощай.
17 апреля 1953 года
Эта весна какая-то сверхтеплая. Одна сплошная оттепель. Не помню, чтобы в апреле цвели одуванчики. Впрочем, может, и цвели. Не так уж мне много лет, чтобы мои наблюдения можно было рассматривать как в полной мере объективные, учитывая, что помню я себя лет с пяти.
Сегодня позвонил Антон Васильевич. Это меня удивило. Спрашивал, интересна ли мне агробиология в целом и селективная агробиология в частности. Как не интересна! Пусть и с недавних пор, но некоторые идеи уже появились. Не просто же так я сгоряча о свёкле писала. Антон Васильевич сказал, чтобы я зашла в лабораторию, что у него ко мне серьезный разговор. Я очень хотела спросить про Мишу, но не осмелилась. Всё-таки у нас с Мишей.. понятно, что было. И не хотелось бы, чтобы Антон Васильевич про меня плохо подумал.