Останется с тобою навсегда
Шрифт:
* * *
...Дождь при сильном ветре шел до вечера. На ночевку напросился в комнату связных. Любезно предложили свободную койку. Не спится; пережевываю все, чем "напичкал" меня член Военного совета. Четыре часа слушал его, и чем больше узнавал, тем острее чувствовал себя в положении человека, оказавшегося в безвестном поле с дорогой, уходящей в туман.
Мой путь - в районный центр Просулово, куда на днях прибыл штаб запасного полка.
Дорога раскисшая, ветер попутный. Шагаю, земля под ногами - чвак, чвак, чвак... Нечто похожее было в отрочестве: по непролазной кубанской грязи шел в далекий от родной хаты совхоз наниматься в ученики слесаря...
Запасный полк - махина!
Солдаты и сержанты из полевых госпиталей идут не куда-нибудь, а только в запасный полк. Здесь с них снимают накипь госпитальной вольницы и готовят по самой строгой программе к новым сражениям. Но это, может быть, десятая часть того, что требуется от запасных полков. Вместе со своими армиями они обороняются, отступают, наступают. Особенно трудно в наступлении: оно без потерь не бывает. Боевые дивизии требуют пополнения. Откуда его взять? Из тех резервов, которые выискиваются в освобожденных районах. Именно запасные полки занимаются срочной мобилизацией военнообязанных. И тут-то и начинается страда: тех, кто не нюхал еще пороха, обучить солдатскому делу, а тем, кто позабыл, что такое ратное поле, напомнить о нем. И всех надо обуть, одеть, от каждого принять военную присягу, в точно назначенное время скомплектовать маршевые роты и доставить их туда, куда прикажут. А армия наступает, наступает, входит в глубокий прорыв, далеко отрываясь от своих тылов. Тут-то и держит экзамен запасный полк на оперативность, на умение выходить из положений, из которых, казалось бы, выхода никакого нет.
Раннее весеннее наступление на юге Украины в 1944 году. Рывок Степной армии от Криворожья до Днестра... Размытые и растолоченные дороги, взорванные мосты. В иных крутоярах машина по кузов увязала в топях. Вся фашистская боевая техника осталась в степях Украины - пушки, танки, машины всех марок оккупированной Европы. "А вот наши пушки, танки - с нами, на Днестре, - говорил мне генерал Бочкарев.
– А они ведь тоже из металла и не по воздуху летели через всю Украину. Там, где не могли пройти "челябинцы", двухосные "студебеккеры", там все решали солдатские руки. Люди тащили на себе снаряды и пушки даже самых крупных калибров... А как справлялся со своей задачей наш запасный полк? Положим, маршевые роты приходили в точно назначенное время. Но были случаи, когда солдат одевали как попало... Командир полка - твой предшественник полковник Стрижак - докомандовался до того, что пополнял боевые дивизии плохо обученными и необмундированными солдатами. Для него, видите ли, солдатские штаны оказались тяжелее пушек... Батальоны растянулись на десятки километров, штаб, по существу, потерял управление. И каждый батальонный командир, а то и ротный был бог-отец, бог-сын и бог - дух святой... Стрижак отстранен от командования и наказан..." На прощание генерал, пожимая мне руку, сказал: "Иди, Тимаков, командуй. Не руби сплеча, не удивляй лихостью. Немалое предстоит тебе, партизан. Наломаешь дров - найдутся добренькие, простят: мол, что с него возьмешь, напартизанил. А другие пустячную ошибку твою раздуют, раскричатся: "У него партизанские замашки!" Иди, припрет - звони, но не по пустякам"...
Вот и иду, шагаю по вязкому тракту. За обочиной - обглоданные осколками акации. Ветерок жмется к земле, баламутит лужи. Темнеет. Вхожу в хуторок из трех хатенок, стучусь в первую - в окне женщина, разглядывает.
– Свои, тетенька.
– Та куда же вас, господи! И пустого уголоч,ка нет.
– В тесноте, да не в обиде, хозяюшка.
Вхожу - тяжелый, спертый воздух. В темноте раздвигаю сонные тела, втискиваюсь между ними.
А утром - солнце,
Идут танки-"тридцатьчетверки", прямо по пахоте. Дуют себе на полной скорости, грязь из-под гусениц - до самого неба. В открытых башнях черномазые танкисты, и море им по колено.
Солдаты успели протоптать тропу от столба к столбу. Догоняю группу без оружия, с тощими вещевыми мешками за плечами. Замыкающий, ефрейтор, чернявый, шустрый, увидев на мне погоны старшего офицера, звонко крикнул:
– Брать нога, едренка вошь!
– Пусть идут, как шли.
Подошел к нему.
– Иди, как шла!
– Кто будешь? Кого и куда ведешь?
– Товарищ подполковник! Докладывает ефрейтор Касим Байкеев.
– Тычет пальцем себе в грудь, потом указывает на молчаливых солдат: - Я госпиталь, он - госпиталь. Запасный полк идем.
– Значит, попутчики...
Шагаем. Спрашиваю ефрейтора:
– Ранен?
– Никакой рана! Бомба контузий дал.
– Отделением командовал?
– Какой отделений? Командиру полка сапоги чистим-блистим, обед варим, записка носим!
– Где семья?
– Шентала... Хороший баба, мальчик один, мальчик другой... Я повар: салма, беляш, перемечь, катлама. Хорошо делаю... А война плохо - баба нет!
Солдат, что шел рядом, засмеялся:
– Заливаешь, ефрейтор! Кто вчера к хозяйке подсыпался?
Касим гневно:
– Зачем так говоришь? Я ходил скаварода просить, масла просить, тебя, шайтан, кармить!
– У ефрейтора раздулись ноздри.
– Он пошутил, - успокаиваю я.
– Дурной шутка!
Мужиковато согнув спины, солдаты удалялись, а я остался на горочке. Мне надо, как прыгуну перед разбегом, набрать полные легкие воздуха.
12
Сверху смотрю на уютный, умостившийся в долине поселок. Посредине высокая кирпичная труба, а под ней обшарпанное здание буквой "п", окруженное бочками.
Чем ближе к поселку, тем острее дух перебродившей виноградной выжимки.
Вышел на прямую улицу и увидел невооруженных мужчин, одетых кто во что горазд. Они кругом сидели на ярко-зеленой травке. В середине старший лейтенант, жестикулируя, что-то рассказывал. Потом зычно скомандовал:
– Во взводные колонны становись!.. Сержанты, строевая!
Четыре взвода: в одном безусые ребята, в других народ постарше. Есть и такие, что в отцы мне сгодятся. Кто они? Ребята, положим, понятно: подросли за годы оккупации. А кто постарше, у кого шаг строевой? Где они были, когда другие дрались под Москвой, отстаивали Сталинград, разбили врага под Курском, форсировали Днепр?
Слыша за спиной громогласные команды, я вышел на площадь, за которой виднелось кирпичное здание с коновязью у высокого крыльца. Штаб полка? Подтянул ремень на гимнастерке, шинель - на все пуговицы и пошел напрямик.
Пожилой солдат держал на коротких поводках дончаков чалой масти. Глаза его уставились на входную дверь, у которой стоял часовой с полуавтоматом. Из здания вышел майор лет сорока, в новеньком кителе, с орденом Красной Звезды. Скользнув по мне серыми глазами, приказал коноводу:
– Степан, лошадей!
Не слишком умело вдев ногу в стремя, он грузно бросил тело в седло. Часовой остановил меня у дверей:
– Вам в резерв, товарищ подполковник? Так он за трубой.
– Мне в штаб запасного полка.