Останови часы в одиннадцать
Шрифт:
— В меня не выстрелишь, — сказал он.
— Там видно будет.
— Я тебя до этого укокошу, — сказал Чесек.
— Хорошо, хорошо.
— Не думай, что после мне будут сниться кошмары.
— Закрой свою пасть, — тихо сказал Хенрик. — Чем ты хвастаешься? Я тебе заявляю, что ты не вывезешь отсюда ни одной картины, ни одной клизмы.
— Если бы это слышал шеф…
— Не держись за карман, все равно не успеешь. Шефа я уломаю, увидишь. Он один из вас что-то понимает. Стой, я подам тебе ящик.
Хенрик поднял ящик и поставил на плечо Чесеку. Освенцимец
— Хенек, побойся бога. Нам за все это что-то причитается? Причитается или нет?
— Да. Две пары туфель, костюм, чемодан тряпок.
— Эх ты, падло, — сказал с ненавистью Чесек.
Хенрик проводил его до грузовика и помог поставить ящик в кузов.
— Подумай, — сказал он Чесеку. — Мы вдвоем можем очень много сделать. Подумай, Чесек.
— Нет, — ответил освенцимец. — Я еще с ума не сошел.
Он отвернулся и пошел в музей за следующим ящиком. «Теперь я действительно один», — подумал Хенрик.
18
Он провел рукой по лбу и глубоко вздохнул; легкие наполнил сухой горячий воздух. Лоб был уже сухой. Хенрик вытер руку о штаны. «Душно, как в пустыне», — подумал он. Провел сухим языком по губам. — «Адская жара». Какая-то неуловимая мысль приходила и уходила. «Я один, — вспомнил он, — ничего не выйдет, я один». Дома, обжигаемые солнцем, стояли немые, как пирамиды, смотрели темными окнами, покрытыми пылью, внутри жила пустота и молчание. «Не хватает еще сов», — подумал Хенрик, топча порыжевшую хрустящую траву. Из-под ног с радостным хлопаньем взлетели голуби и закружили над памятником Великому Фрицу. Оттуда донесся какой-то новый шум, упорный и монотонный, жемчужный, как дождь, как вода из лейки, льющаяся на цветы, он вызывал в памяти горный поток, разбивающийся о подводные камни, соленый запах моря, кафель в ванной гостиницы «Tiwoli» и босые ноги Анны, а может быть, только напиток, пенящийся в тонком прозрачном стекле, с кусочком плавающего льда сверху. Голуби все еще летали, описывая круги над каменным фонтаном, который ночью был покрыт пылью и сухими листьями, а теперь из него била высокая струя, рассеивая влагу и прохладу. Он умыл в фонтане лицо и смочил губы. «Попробую поговорить с Мелецким».
Женщины, раздевшись до белья, загорали на каменной террасе отеля. Среди них он увидел Анну, она лежала на широких каменных перилах в бюстгальтере и в юбке, подвернутой выше колен. «Ушат помоев», — вспомнил Хенрик, глядя на обнаженное тело, которое она так педантично подставляла солнечным лучам. Поправила лист на носу.
— Здравствуйте, — буркнул Хенрик. Анна открыла глаза.
— Здравствуйте, — ответила она с улыбкой. Все пробормотали приветствия. Янки среди них не было. «Отсыпается», — решил он.
— Вы едете с нами? — спросила Анна.
Она села и сняла с носа лист. Теперь стало видно, что под головой у нее лежала полосатая куртка. «Дорожная форма», — догадался Хенрик.
— Не знаю, — ответил он и, перепрыгнув через несколько ступеней, вошел в отель.
Погруженный во мрак холл все еще был пропитан тяжелым запахом стеарина. Возле пальмы стояли чемоданы.
— Алло! — услышал он голос Янки.
Янка подошла и поцеловала его в щеку. «Она уже считает меня своей собственностью», — подумал он.
— Алло, роднулик.
Он обмер. «Роднулик! Это их словарь».
— Ну как у тебя с бандитами? — спросила она.
— Средне. Я должен найти Мелецкого.
— Они нас, случайно, не оставят?
— Об этом не беспокойся.
— Все равно ты им не позволишь уехать, да?
— Не знаю. Все девушки загорают, а ты?
Со стороны ресторана шел Шаффер. Хенрик подтолкнул Янку к выходу. Эта по крайней мере не должна ждать два года.
— Здравствуйте, пан профессор, — сказал парикмахер. — Пан бургомистр спрашивал о вас. Но я промолчал.
— Где он?
— Внизу на кухне. Закусывает перед дорогой. Минутку, пан профессор! — воскликнул Шаффер, видя, что Хенрик хочет идти. Он вытянул шею так, что почти коснулся своей головой головы Хенрика. — Я установил, что вы вынесли оружие.
Хенрик не отвечал. «Шаффер сегодня не пил», — отметил он, чувствуя на щеке дыхание парикмахера. Шаффер продолжал:
— Разумеется, я даже словом об этом не обмолвился. Правда, что бургомистр нас бросает?
— Кажется, нет.
— Это чертовски скорострельный пулемет, пан профессор.
— Знаю, — сказал Хенрик.
Он сказал это со злостью, но, уже спускаясь в подвал, понял, что не Шаффер объект его злости. «Ничего у меня не получится, — подумал он с горечью. — Смулка, Чесек, Рудловский, — перечислял он свои поражения. — Он чувствовал, что его обманули. — Мне не везет, какой-то я нескладный, ничего у меня не получается». Шеф — его последний шанс. Если он убедит шефа, все предыдущие поражения не в счет.
Мелецкий намазывал вестфальский пряник паштетом.
— Французские консервы, — сказал он, — попробуйте. «Я сегодня ничего не ел», — вспомнил Хенрик и повторил это вслух. Шеф подал ему намазанный пряник.
— Ну как? — спросил он.
— Объедение, — ответил Хенрик.
— Запивать можно вот этой водой, местная.
Мелецкий открыл бутылку минеральной воды и пододвинул Хенрику стакан.
— А вы все бродите без работы, паи учитель? — спросил он Хенрика. — Надо приняться за погрузку какой-нибудь машины.
— Машина Смулки уже нагружена.
— Правильно, — усмехнулся шеф. — Интеллигент всегда от работы увильнет.
Мелецкий ел и пил, не выказывая никакого раздражения. «Он ничего обо мне не знает», — решил Хенрик. Рудловский и Чесек посчитали за благо молчать. Хенрик неприязненно разглядывал шефа. «Выпуклость на кармане пиджака — это пистолет. Если шлепнуть шефа, все будет кончено. Власть перейдет ко мне. Искушение было велико — выстрелю, и все хлопоты позади, остальные подчинятся, а этот гад сдохнет, он того и стоит. Нет, не могу начинать с убийства. Я еще не сделал всего, что можно, я еще с ним не поговорил». Мелецкий ковырял вилкой в консервной банке, потом подбавил Хенрику немного паштета на пряник.