Останови часы в одиннадцать

Хен Юзеф

— Тряпок себе набрали? — спросил он.

— Еще нет.

— Я вижу, вы не мелочный. Я тоже себе ничего не взял. При наших масштабах тряпки не имеют значения.

— Значит ли это, что мы сматываемся отсюда и оставляем Сивово на произвол судьбы? — спросил Хенрик.

— Именно так.

— Нас послали охранять этот объект.

— А разве он не охраняется? Дома стоят, люди могут вселяться.

— Вы вывозите аппаратуру. Парализуете курорт. Эшелон с ранеными в пути.

— Их направят в Крыницу. А через два-три

года установят новую аппаратуру. Вы ешьте, пан Коних, это излишняя щепетильность.

— А вы не боитесь последствий?

— Каких?

— Труп Смулки, ограбление городка.

— А разве это мы его ограбили? Его могли ограбить сами немцы. Или кто-нибудь еще.

— Приедут из Зельна переселенцы и увидят, что мы удрали.

— Потому что нас выбила банда вервольф, После ожесточенного боя, разумеется.

— Вы намерены сюда еще вернуться?

— Кто знает. Я подумаю.

— А потом заняться общественной деятельностью?

— Да, пан Коних, я уже вам говорил. Я хочу организовать в Польше здравоохранение. Могу пригодиться и в других областях. Я неплохой организатор, люди меня слушаются.

— Сделаете карьеру.

— Может быть. Но прежде всего я буду приносить пользу. Вы наелись? — спросил Мелецкий, видя, что Хенрик отряхивает руки.

— Да, спасибо. Я хотел вас спросить, как может начинать с преступления человек, который хочет приносить пользу.

— Зачем эта наивность, пан Коних? Вам хорошо известно, что, когда в жизни хочешь чего-нибудь достигнуть, нельзя быть слишком сентиментальным.

— Я тоже так когда-то думал.

— И что?

— Изменил свое мнение. Постараюсь быть сентиментальным, пан Мелецкий. Постараюсь быть наивным. В конце концов, наивные правы. Они удивляются преступлениям и тем спасают моральные устои мира.

— Бог в помощь, Коних, — засмеялся шеф. — Удивляйтесь сколько угодно.

— Я могу удивляться и с пистолетом в руках.

Мелецкий продолжал есть. «Чудовище, — подумал Хенрик. — Хладнокровный дьявол». Но в эту же минуту понял, что он — только владеющий собой актер. Его спокойствие было отрепетированной игрой. Проглотив кусок, Мелецкий вытер рот салфеткой и спросил:

— Что вы сказали?

— Что вы не вывезете отсюда ни гвоздя.

— Чего вы, собственно, хотите?

— Выполнить задание, которое нам поручил уполномоченный.

— Это решаю я.

— Вам так кажется, — сказал Хенрик.

Правую руку он держал в кармане пиджака. «Еще не время, — подумал он в отчаянии, — его еще можно переубедить». Мелецкий нервно шевелил мясистыми губами. Наконец он понял, что это не шутки.

— Коних! — воскликнул он. — Не будьте безумцем! Не хотите со мной работать, не надо, но дайте мне по крайней мере жить! Вы превратите меня в труп — хорошо, кому от этого будет прок? Я еще могу в этой стране на что-нибудь сгодиться. Мой план, вы его помните? Но для того, чтобы

посвятить ему себя, я должен что-то иметь, какую-то крепкую основу. Я, кажется, имею право себя обеспечить?

— Нельзя начинать с преступления!

— К черту ваше преступление! К черту вашу честность! Можно! Все можно! Через несколько лет вы встретитесь со мной как с уважаемым и активным деятелем, по горло ушедшим в общественную работу. Люди будут мне низко кланяться, и вы тоже поклонитесь и скажете про себя: «Я чуть было не лишил общество полезнейшей личности».

— Мания величия, пан Мелецкий.

— Нет, просто я знаю себе цену. Знаю, на что способен.

— Мы приехали сюда охранять Сивово.

— С Сивовом ничего не случится! И, наконец, если вы чувствуете себя государственным мужем, то поймите, в природе ничто не исчезает. Ведь я же не съем эту проклятую аппаратуру! Не будет в Сивове, будет в Крынице. Польша не обеднеет.

— Вы хорошо знаете, что не об этом речь, — сказал Хенрик. — Не только об этом. Я не государственный муж, экономика — не мой бог. Речь идет о чистоте воздуха, которым я должен дышать вместе с вами.

Мелецкий снисходительно улыбнулся. Он опять казался спокойным.

— Вы тупой человек, Коних. Я вам изложил, для чего мне нужны эти деньги, а вы не проявили ни малейшего понимания, даже гражданского.

— А я думаю, что, когда вы все превратите в деньги, вы придете к выводу, что лучше смыться за границу.

— Почему? — возмутился Мелецкий.

— Потому что вы будете бояться обвинения в убийстве! На этот раз улыбка шефа была явно натянутой.

— Вы меня не знаете, — сказал он.

— Но я знаю следственные органы, — наступал Хенрик. — Труп Смулки может вам дорого стоить, вы это понимаете и не задержитесь в стране, выедете вместе с ящиками картин.

— Мой план даст мне поддержку властей!

— Ваш страх окажется сильнее ваших амбиций. У меня есть совет, — сказал Хенрик доверительно. — Вы можете спасти свое будущее.

— Ну?

— Отдать приказ разгрузить машины. Сесть в ратуше и работать… с присущим вам талантом.

— А труп Смулки?

— Он будет свидетельствовать в вашу пользу.

— О, это нечестно! — сыронизировал Мелецкий.

— Хватит трупов.

— Вы боитесь? — спросил Мелецкий.

— Да. За вас. Мелецкий засмеялся.

— Восхитительно, — ворчал он. — Ему кажется, что я уже умер. — И опять засмеялся. — Коних, из вас мог бы выйти неплохой милиционер, — сказал он.

— Я выполнял достаточно трудные задания.

— И всегда успешно?

— Большей частью.

— А были ли у вас насчет них сомнения?

— Случалось.

— Зачем же вы их тогда выполняли?

— Это был приказ. Мелецкий играл стаканом.

— Может быть, мы работали в одной организации? — спросил он.

— Меня это не интересует..